— Откуда-откуда… — передразнил я. — От верблюда!
Введя в местный оборот фразу из бывшего своего мира и оставив незадачливого ловеласа стоять с отвисшей челюстью, я прошел в свою комнату и вернулся к прерванным размышлениям. Итак, обстоятельства моего рождения… Что в них может быть тайного? Я не родной сын Левских? Ну вот уж вряд ли. Что с отцом мы похожи, что с обоими братьями, это ввиду очевидности даже не обсуждаем. С сестренкой, кстати, тоже. Да и не волновался бы так обо мне боярин Левской, не будь я его родным сыном. Хотя… Хотя сыном его я мог быть и не от боярыни Левской. А что? С чего бы еще ей проявлять так мало внимания ко мне? Вполне себе объяснение. Но как оно может быть связано с чьим-то желанием меня убить? Если только этим не обусловлены какие-то неизвестные мне особенности получения наследства… Ну тогда да. Скажем, по линии настоящей своей матери (если это и правда не боярыня Левская) мне могут причитаться какие-то ништяки, которые, не будь меня, достались бы… А кому? На наем убийцы даже Васька не пойдет, да и не наймешь на те деньги, которыми он пока что может распоряжаться, такого профи, который умеет скрывать одаренность от губных и от церкви. Разве что где-то у меня есть брат или сестра от той же матери и другого отца, эти, глядишь, и могли бы… Но это, что называется, из области предположений, причем предположений весьма умозрительных. Тем не менее прояснить вопрос с невниманием ко мне со стороны боярыни Левской надо, это да.
Что еще? Да, в общем-то, и все. Ничего иного тут не придумаешь. Переместившись на кровать, я принялся думать о другом. О своем несостоявшемся убийце.
Вот, спрашивается, как можно скрыть одаренность? Человек же не может постоянно держать себя под контролем. Ему, человеку, нужно, например, регулярно спать. Ну да, спящий одаренный вроде как ничем себя и не проявляет. Но ведь и маскироваться под обычного человека не может, если я правильно понимаю? А еще наверняка нечто подобное уже когда-то происходило. Как там в Писании сказано? «Бывает нечто, о чем говорят: „Смотри, вот это новое“, но это было уже в веках, бывших прежде нас».[2] Значит, и такое имело место когда-то. А раз имело место, значит было задокументировано — либо как раскрытое дело, с описанием метода раскрытия, либо как так и оставшееся загадкой, но и в этом случае с подробностями, которые могли бы оказаться нелишними в расследовании Шаболдина. И документы эти хранятся где-то в архивах…
Так, а это уже хоть что-то. Теперь вопрос — к кому обратиться с предложением сдуть пыль с некоторых архивных дел? К отцу? Ох, не думаю… Опять решит, что я хоть и поумнел, но пытаюсь казаться умнее, чем на самом деле, или умнее Шаболдина. К губному приставу? Тут я рискую нарваться на стандартную реакцию профессионала — вежливо выслушать предложения дилетанта, а когда тот уйдет, с издевательской ухмылочкой запихнуть их под сукно, да подальше. Нечего, понимаешь, нам свои дурацкие советы подсовывать, не учи ученого! А вот к отцу Маркелу, пожалуй, подъехать с этакой идеей и можно. Тем более, если я все правильно понимаю, документов таких в церковных архивах найдется намного больше, чем в архивах губных управ…
Что ж, решено. Закину я эту удочку сему достойному священнослужителю. Надо только придумать, как правильно свою идею подать.
Глава 6
Цель вижу!
У нас тут прошло обязательное мероприятие — воскресный семейный обед. Уклонение от участия в таком деле не допускалось, да мне и самому совсем не хотелось уклоняться. Где еще я смогу составить личное впечатление о тех родственниках, которых пока что так толком и не видел? Да еще для меня это первая такая возможность после вселения в Алешу Левского и нашего с ним выздоровления.
Собственно, составлять это самое впечатление начал я еще в церкви, куда мы всей семьей отправились с утра по случаю Вербного воскресенья. Ну что я могу сказать? Больше всего меня интересовала мать, к ней в первую очередь и попробовал приглядеться. Вот как хотите, а наблюдая за боярыней Левской, я все больше и больше утверждался в мысли, что она сильно нездорова. Очень сильно. Как такое могло получиться при здешней медицине, с которой я успел познакомиться, не знаю, но… Бледность и худоба Анастасии Федоровны бросались в глаза даже при специфическом освещении в храме, а уж дома-то за столом тем более. Впалые глаза, еле слышный голос, какой-то неопределенный цвет волос, замедленные движения — и куда смотрит доктор Штейнгафт?! А если учесть, что ростом боярыня обиженной не была, почти что равняясь с высоким отцом, то вся ее болезненность смотрелась еще более удручающе.