И я шагнул…
Первым моим ощущением в новой жизни стала боль. Тупая ноющая боль в груди. Пытаясь как-то ее унять, я глубоко вдохнул, и совершенно напрасно — меня как будто проткнуло насквозь. Судя по мельтешению каких-то полуразмытых силуэтов, вокруг меня засуетились. Интересно, кто? Врачи? Родственники? Еще кто-то? Ладно, потом узнаю. Я снова закрыл глаза в надежде уснуть, чтобы не чувствовать эту боль. У меня получилось — я буквально провалился в забытье…
Придя в себя снова, я обнаружил, что боль исчезла, но сил порадоваться этому я в себе не ощущал. Впрочем, отсутствие боли не сделало мое положение намного лучшим, потому что нестерпимо хотелось пить, о чем я и попытался сказать странноватого вида медсестре, больше похожей на монашку. Сказать, однако, удалось кое-как, все-таки пересохший рот к членораздельной речи приспособлен плохо. Медсестра, во всяком случае, для верности переспросила:
— Пить?
В ответ я медленно моргнул — повторять неудачу с произнесением слов не хотелось, а кивнуть просто не мог. Но меня поняли. Через несколько мгновений мне в губы ткнулось что-то похожее на носик заварного чайника и в рот пролилось немного теплой воды, совсем чуть-чуть, буквально только чтобы убрать сухость. Пожевав губами, я уже смог тихо проскрипеть что-то похожее на «еще», и носик вернулся.
Два малюсеньких глоточка, на которые только и хватило моих сил, сделали меня счастливым, и я широко (ну мне так казалось, что широко) улыбнулся.
— Спа… си… бо… — кое-как выговорил я, едва слыша сам себя.
В ответ медсестра улыбнулась. Ого, а она настоящая красавица! Большие ярко-синие глаза, изящный и правильный овал лица с тонким прямым носиком и полными губками, и все это светилось радостью и добротой.
Сестра вдруг ойкнула, вскочила со стула и кинулась к двери. Повернуть голову в ее сторону мне удалось неожиданно для самого себя быстро. И не зря. Мешковатое монашеское одеяние, конечно, скрывало фигуру, но по движениям девушки вполне можно было предположить, какое прекрасное тело столь безжалостно задрапировано.
— Пошлите за доктором! — звонко крикнула сестра в открытую дверь. — Боярич в себя пришел!
Я еще успел подумать, что тут она ошиблась, и снова потерял сознание.
Очередное мое возвращение к реальности произошло, можно сказать, публично. Народу вокруг меня набралось столько, что я даже не мог всех посчитать. Видеть всех тоже не мог, потому что весь обзор мне закрыло всего одно лицо. Это был не старый еще мужчина, круглолицый, с упитанными румяными щеками и маленькими льдистыми глазками за смешными очками с небольшими круглыми стеклышками. Лицо, и без того не маленькое, казалось еще большим из-за обширной лысины, обрамленной огненно-рыжими слегка вьющимися волосами, на щеках переходящими в роскошные бакенбарды. «Доктор Штейнгафт», — неожиданно всплыло в памяти.
— Как вы себя чувствуете? — спросил доктор с характерным немецким акцентом, не особо, впрочем, сильным. — Где у вас болит?
— Спасибо, Рудольф Карлович, — о, и имя-отчество тоже вспомнил! — мне уже лучше. Вроде ничего не болит, — а вот сказать столько много слов далось мне нелегко.
Доктор Штейнгафт аккуратно отодвинул одеяло и медленно провел рукой над моей грудью, затем приложил тыльную сторону ладони к моему лбу, кончиками пальцев потрогал виски и наконец взял меня за запястье, почему-то измеряя пульс без часов. Все это он сопровождал тихим бормотанием себе под нос на смеси латыни и немецкого. Сами слова обоих языков я понимал, но в какую-то осмысленную словесную конструкцию они в моем сознании почему-то не складывались.
Результатами доктор, похоже, был озадачен. С минуту он о чем-то размышлял, морща лоб и беззвучно шевеля губами, потом тряхнул головой, должно быть, что-то для себя решив.
— Все очень хорошо! — подчеркнуто бодрым голосом возвестил он. — Необходимо поменять лечение. Сестра Лидия, помогите мне, пожалуйста.
Та самая то ли сестра, то ли монашка аккуратно приподняла мне голову и они с доктором сняли с моей шеи шнурок с висевшей на нем маленькой кожаной подушечкой, заменив его металлическим, похоже, что даже серебряным, цилиндриком с мизинец размером на витом серебряно-черном шнуре. Пристроив цилиндрик на моей груди, Лидия накрыла меня одеялом, после чего Рудольф Карлович со словами о необходимом для больного покое вытолкал всех из комнаты и ушел сам, оставив со мной только Лидию. Я тут же закрыл глаза, делая вид, что засыпаю. На самом деле я, конечно, не спал и даже не собирался. А вот попробовать переварить информацию о моем новом теле, доставшемся мне вместе с памятью его прежнего владельца. Ну или частью памяти, уж не знаю…