— Да я держусь, — честно говоря, от Васьки я такого не ждал. — Мне ж ничего другого не остается, только и держаться…
— Знаешь, я тебе завидовал по-черному, когда отец эту Аглаю взял… А оказалось вот как…
От полноты чувств я протянул Ваське руку и мы сцепили ладони в крепком, действительно братском, рукопожатии. Может, я и пристрастен не в меру в отношении к старшему, но вот здесь и сейчас никаких задних мыслей у меня не проявилось. Да, балбес. Да, во многом конкурент. Но — брат.
— Слушай, Алеш, а давай я вина раздобуду? Выпьем за помин души, все легче будет? — предложил Васька.
— Ох, Вась, давай не будем? — я постарался, чтобы мой отказ звучал помягче. — Мне отец сегодня уже стакан хреновухи налил, с меня-то уж точно хватит. Если только после похорон…
— А отец-то тебе дозволит на похороны первачки идти?
— Уже дозволил. И сказал, что пойдет со мной.
Ваське потребовалось минуты две, чтобы осознать услышанное. Видно было, что давалось оно ему с трудом, и я решил помочь брату.
— Аглаю убила пуля, которая предназначалась мне, — пояснил я. — В меня стреляли, не в нее…
— Когда ж этого вора поймают?! — возмутился Васька. — Тогда и я с вами пойду, — решительно добавил он.
— Поймают, Вася, поймают, — Господи, как же мне самому хотелось в это верить! — Только, знаешь что…
— Что?
— Ты мне вот что скажи… — я немного замялся, подбирая слова. — С матушкой ты как?
— Что как? — не понял Васька.
— Со мной она вообще почти не разговаривает, — пожаловался я. Сейчас вот перед тобой приходила, сказала два слова и ушла к себе…
Васька озадаченно почесал пальцем щеку.
— Со мной вроде разговаривает… Но так, понемногу и не часто. Болеет она, а немец наш ничего толком ни сделать не может, ни даже сказать. Ладно, Алеш, ты держись. Ежели что, заходи, — кажется, я смог-таки без слов донести до брата, что одному мне сейчас будет получше.
Да-а-а… Вот она, родственная солидарность в действии. Митьку и Татьянку я не ждал, сестренку, я так понимаю, по малолетству от таких новостей вообще уберегли, да и Митя не вполне понимает, что тут к чему, но матушка и Васька меня просто потрясли. Насчет матушки, конечно, вопросов так и осталось больше, чем ответов, а Васька… Может, я не так уж и прав насчет него?
Собственно что я имею против Василия? Не прежний Алеша Левской, которого старший братец всячески третировал, а я сам? Как ни странно, претензий набралось аж три штуки сразу, но вот по мере их рассмотрения выяснилось, что они вроде как и не такие уж серьезные…
Васька ухлестывал за Ириной? И что? Я его в этом переплюнул, и хватит. Тем более, никаких перспектив ни у Васьки, ни у меня с сестрицей не просматривалось. Да и к чему они, эти перспективы? Что-то кажется мне, что пусть уж лучше боярышня Волкова выходит поскорее замуж и живет сама по себе, желательно от нас подальше.
Васька любит побыть строгим господином с первачками? Ну да, это проблема. Не для меня, для семьи. Или невесту ему надо подобрать тихую да послушную, или заранее смириться, что будет он периодически загуливать с блядьми соответствующего толка, а тут и нежелательная огласка приключиться может, и еще какие неприятности…
Васька не годится на роль главы семьи после отца? Я попытался, насколько мог, честно ответить на вопрос, а гожусь ли на это место сам — и ответ меня не порадовал. Не гожусь. Ну да, пока (пока! — многозначительно повторил я про себя) не гожусь, но сколько еще это «пока» продлится? Так что ехать мне в Германию, и нечего голову морочить ни ссебе, ни другим. Теперь меня уже никакой Германией не испугаешь, даже лучше будет надолго отсюда уехать. А Васька… А что Васька? Честную конкуренцию никто не отменял, мы с ним еще посоревнуемся, не без того. По-братски посоревнуемся, именно что по-братски.
Глава 18
Все течет, все изменяется
— …да простит ей, человеколюбия ради Своего, молитвами Пресвятыя и Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, святых славных и всехвальных Апостол, и всех святых, аминь, — священник закончил читать разрешительную молитву и вложил листок с ее текстом Аглае в руку. Пение, запах благовоний, полумрак, огоньки свечей, позолоченное и посеребренное убранство храма — все это вместе как-то ненавязчиво успокаивало и слегка убаюкивало. Ну да, за восемнадцать-то веков уже отработано…
Смотреть на лежащую в гробу Аглаю было все равно тягостно. Смерть забрала у нее не только жизнь, но и красоту. Остроносая, с впавшими щеками и белыми губами, мертвая Аглая мало походила на ту женщину, с которой я совсем еще недавно ощущал себя почти что счастливым. Поэтому, когда гроб закрыли и забили крышку гвоздями, стало как-то даже если и не легче, то уж во всяком случае спокойнее.