Тренировкам я предавался ежедневно, дважды в день, перед обедом и ближе к ужину, так что именно с очередной тренировки меня и сорвало очередное прибытие Шаболдина. В этот раз Борис Григорьевич порадовал сообщением об изъятии литтихского охотничьего штуцера именно там, где я и рекомендовал его искать, и о скорой доставке оружия в Москву, где оно и будет проверено по предложенной мною методе. Правда, меня куда больше порадовала проявленная приставом предусмотрительность — по его словам, узнать о прошедшем обыске и об изъятии ружья владелец оружия в ближайшие дни не сможет, соответствующие распоряжения на сей счет Шаболдин своим людям отдал. Вот вам, пожалуйста, превосходство профессионального подхода над любительским — я-то о таком и не подумал, а Борис Григорьевич не просто подумал, но и меры принял. Он, кстати, уже и ружье, брошенное при первом покушении на меня, проверил и теперь пребывал в полной уверенности, что это именно то самое ружье, из которого меня едва не застрелили. Я уж прикидывал, не рассказать ли приставу об отпечатках пальцев, но меня опередил отец, с довольным видом сказав, что имея ружье и стрелка, установить, что именно этот человек именно из этого ружья стрелял, будет легко и просто для одаренного из губной управы.
— Ну что ж, — новости мне понравились, что я и не преминул выразить, — из трех покушений два считай что доказаны, как и одно убийство из двух…
— Да уж, Алексей Филиппович, — согласился Шаболдин, — по вдове Капитоновой дело я уже велел на убийство переписать.
И правильно сделал. В свете того, что теперь мы знали о вдове Капитоновой, считать ее смерть естественной было уже невозможно. Тем более, тут и мотив налицо. Жаль, не допросишь уже саму Капитонову, да и убийце в этом случае защищаться проще… Только на то и надежда, что признается вместе с другими своими преступлениями, когда Борис Григорьевич к стенке прижмет.
В любом случае дело уверенно двигалось к концу. Причем к такому концу, который и торжество законности и порядка обеспечил бы, и меня бы лично более чем устроил. Единственным, что во всем этом благолепии меня несколько напрягало, оставалась необходимость дать убийцам возможность напасть первыми. Нет, вроде все предусмотрено — и монахи должны им магическую силу поуменьшить вплоть до полной ее блокировки, и расколоть убийц по горячим следам после этакого провала проще будет, но все равно… Как-то страшноватенько, чего уж там. А с другой-то стороны, куда ж я теперь с подводной лодки денусь? Ну хорошо-хорошо, не с подводной лодки, а из осажденной крепости, но суть от того не меняется. Ладно, переживу.
…Время решающих событий неумолимо приближалось. Отец уже объявил за очередным завтраком, что вот уже через неполную седмицу я уезжаю в Германию, в тот же день в доме появился новый жилец — доктор Штейнгафт. Его прибытие залегендировали желанием доктора не только поучаствовать в моих проводах, но и написать несколько рекомендательных писем немецким профессорам, Рудольф Карлович даже вскользь упомянул, что не взял с собой медицинские артефакты и инструментарий. А что, дезинформировать противника, так уж дезинформировать, тут любой самый мелкий штришок в общей картине лишним не будет.
В общем, все, что можно предусмотреть, мы предусмотрели, половину того, что предусмотреть нельзя, предусмотрели тоже, да и получилось у нас все, но… Как-то оно не совсем так вышло, как, впрочем, оно в жизни сплошь и рядом случается.
Глава 24
От чего ушли, к тому пришли
О-о-ох… Голова… Голова болела. Не как «после вчерашнего», а по-настоящему. Кажется, я ею неплохо обо что-то твердое приложился. Ладно, есть в этом и свои плюсы — если голова болит, значит, ты еще живой и в сознании, а это уже не так и плохо. Ободренный первыми результатами самодиагностики, я решил пойти дальше и попытался открыть глаза. Не скажу, что удалось мне это сразу, но все-таки удалось.