— А что было? — мне стало интересно, как это выглядело со стороны.
— Отец Роман сказал, они с братией учуяли жаровой зажим, да такой силы, что не сразу смогли его пресечь.
— Простите, ваше сиятельство, — встрял доктор Штейнгафт, — жаровой зажим, вы сказали?
— Да, с полминуты, по словам отца Романа.
— Если судить по состоянию больного, не более трех секунд, — возразил доктор. — Больше — это уже ожоги и переломы.
Доктор с дядей переглянулись и уставились на меня в четыре изумленных глаза. Даже в шесть, если считать очки Рудольфа Карловича.
— Знаешь, Алексей, я, конечно, понимаю, что ты отмеченный… — неуверенно начал дядя и тут же выпалил: — Но как?! Как ты это выдержал?
— Не знаю, — честно признался я. — Я шашку перед собой выставил.
— Хорошая сталь может снизить воздействие жарового зажима, — пояснил доктор. — Такие случаи известны.
— Вот как, — дядя задумчиво почесал висок. — То-то я смотрю, клинок был теплым еще… Как бы закалку не потерял…
Ну сразу видно — военная косточка. — Жив раненый — и ладно, а вот об оружии позаботиться надо.
— Но как ты вообще до такого додумался? Чтобы шашкой прикрыться? — не унимался дядя.
— Ни до чего я не додумался, — проворчал я. — просто выставил шашку и все.
— А как она при тебе оказалась? — кажется, дядя решил прояснить вопрос до конца.
— Я в гимнастическую залу шел с шашкой упражняться. Ну вот на лестнице между вторым и первым этажами и попался… Что Волковы-то говорят?
— Ксения говорит, что после завтрака задержалась в уборной рядом со столовой. Припудриться там, прическу поправить, в общем, в порядок себя привести. Петр ее ждал-ждал, да и посетовал, что супруга долго копается, вот Ирина и пошла мать поторопить. Зашла к ней, а тут на лестнице грохот. Выбежали — а там ты лежишь без чувств. Они шум и подняли, слуги прибежали да доктор, унесли тебя…
— А слуги что?
— Подтверждают, — сообщил дядя.
— А монахи?
— А они пока что молчат.
— Это хорошо, — удовлетворенно сказал я. Монахи пока и должны молчать, их слово еще будет. Сейчас их задача — блокировать магию. А пока что…
— Дядя Андрей, — ну вот, дожил, сейчас поручения аж самому главе рода давать буду, — ты тогда иди к ним. Скажи, я так и лежу, в себя не прихожу, ты, дескать, с Рудольфом Карловичем поговорил, он сказал, прогноз неутешительный. А я, как доктор встать дозволит, сам к вам спущусь, порадую своим чудесным выздоровлением.
Дядя понимающе хмыкнул и пошел на выход.
— Вы, Рудольф Карлович, если желаете отдохнуть, тоже можете пойти. Только с этажа не спускайтесь, — теперь еще и доктором покомандую. А что, пусть и отдохнет. Комнату ему выделили на сегодня Васькину, чужих никого к нам третий этаж губные не пустят, пусть все думают, что он так и сидит у постели умирающего…
Немножко поколебавшись, доктор мое предложение принял, наказав Лидии звать его, если что. Лидия снова вернулась на стул рядом с кроватью.
— Как там Иван? — спросил я.
— Хорошо, — Лидия порадовала лучезарной улыбкой, — пока лето, устроился в цветочную лавку заказы разносить. Хозяин хвалит, говорит, правильное обхождение знает и речь чистая.
Ну да, в гимназии пообтерся, да и с головой дружит… Кстати, надо будет у Шаболдина пробить для Ваньки и его мальчишек рубля три премии за помощь в поимке убийц. Сделав в памяти зарубку, я подумал и решил Лидии не говорить. Пробью премию — и так узнает, не пробью — хоть балаболом в ее глазах не стану.
— Сама-то как? — поинтересовался я. — Замуж еще не собираешься?
— Ой, да что вы, — засмущалась девушка, — хоть годик еще поработаю, там и приданое приличное будет.
Ох, вот же кому-то повезет… А я вот, похоже, эту девочку так и упустил. Да и ладно. Мне сейчас важнее за Аглаю кое-кому должок вернуть. Хороший такой должок, да еще и с процентами, большими и толстыми…
— Ваня говорил, у вас в доме убили кого-то? — ни сословные границы, ни монастырское воспитание не помогли Лидии сдержать врожденное женское любопытство.
— Да. Первачку мою. Ее Аглаей звали, — ответил я.
— Перва-а-ачку… — разочарованно протянула Лидия.
— Да, первачку! — вот еще, будет она тут нос воротить! — Молодую женщину, всего на пять лет старше нас с тобой! Дочка у нее осталась, четыре года малышке! И стреляли в меня, не в нее! А она меня собой закрыла!
— Я не знала… — Лидия смутилась. — Нас учили, что бляди и первачки падшие…