Острый конфликт, положенный в основу…
Но здесь автор предисловия вынужден прерваться. Повесть-то — детектив!
Изящно, смешно написано многое в этой книге. Нет необходимости подробно останавливаться на остальных произведениях. Их много и мне, как читателю, что-то понравилось больше, а что-то меньше. Это вполне естественно.
Главное достоинство автора — оригинальность мышления и своеобразие литературного воплощения. Читая иные произведения, трудно определить автора. Здесь, как мне кажется, по одному абзацу автор узнается без труда.
Сатириков у нас совсем немного. Пытающихся ими быть — предостаточно. Состоявшихся — раз, два и обчелся.
С выходом книги Ростислава Соломко можно сказать твердо: нашего полку прибыло, добро пожаловать!
Вот и все.
Вы не пропустили предисловие, читатель? Спасибо.
Теперь читайте книгу.
АЛЕКСАНДР ИВАНОВ
Жизнь?
Нормальная
А добродетельный человек все-таки не взят в герои… Потому что пора, наконец, дать отдых бедному добродетельному человеку… нет писателя, который бы не ездил на нем… изморили добродетельного человека…
1
Пол мужской.
54 года. Ведущий инженер. СКБ-63.
Жалобы на боли в сердце с иррадиацией в левую лопатку, одышку при подъеме на лестницу. Боли в пояснице. Плохой сон. Утомляемость.
Атеросклероз, коронаросклероз, стенокардия, артроз, радикулит, гипертония.
Пол женский.
33 года. Русская. Беспартийная. Высшее.
Ст. инженер СКБ-63.
Аттестационной комиссией признана соответствующей занимаемой должности (графа «подлежит продвижению» оставлена в обидной нетронутости).
Дисциплинированна. Сработалась с коллективом. Физорг отдела.
Пол женский — у Веры из 23 комнаты на нашем этаже.
Пол мужской — у ее мужа, Семена Васильевича Голтяева, и. о. председателя месткома нашего Специального конструкторского бюро.
В листочках с печатными вопросами и фиолетовыми ответами нет главного.
Главное в Вере — ее глаза. Их взгляд. Тяжелый, с искрой непонятного отчаяния: «Нет, и вы мне ничем не поможете!»
Я очень любопытен к ней.
Чувствительна ли, воспринимает ли это ее психосистема?
С Семеном Васильевичем мы гуляем в обеденном перерыве по асфальтированной аллейке эскабевского двора. Как голавли. Мы выхаживаемся среди прочей рыбехи, два респектабельных эквивалента.
Мы разговариваем.
— Прохоров сачок.
— Лодырь, — соглашается Семен Васильевич.
— Вот Дуликов — хороший парень.
— И план тянет. У трудяги с жильем полный непорядок. Сам обследовал.
— Кому дал квартиру?
— Прохорову.
Непонятен мне Семен Васильевич. Может быть, он так же непонятен Вере?
Почему у них нет детей?
Я искоса смотрю на Семена.
Стареет Семен. Плешь-то уж очень стала велика. Из желтеющих щек торчит его утиный нос. Нос бугреет, лиловеет, становится сальным. А нутро у Семена прежнее: думает уверенно правильно, делает уверенно неправильно.
На минуту я представил их рядом — Веру и Семена. Ведь она должна его…
Тогда она такая же, как и мы все.
— Вера Андреевна, — звоню в ее отдел. — Зайдите, если сможете. Тут кой-какие непонятности в вашей схеме.
Сейчас же появляется. Слегка агрессивная — ведь наши отделы вечные соперники.
— Ну, чего тебе еще?
— Вера. Вы воспитанная дама. Почему вы мне не подаете руки?
Задерживаю ее руку в своей. Срабатывают самые чувствительные датчики в Вериной системе. На выходе, в глазах Веры, еле заметное смущение, испуг, вопрос и — неужели! — надежда. Эксперимент начат…
2
«Бернер не подписывает и по третьему заходу.
Пусть он сядет на мое место! Или, или.
В конце концов в НИИ-67 меня возьмут с руками а ногами за те же деньги…»
Я не сразу замечаю, что ваш длинный, похожий на тир, коридор почему-то заставлен кульманами. За дверями магнитофонит музыка. Что за чертовщина! За служебной суетой пропустишь и праздники.
Какие праздники?
Открывается дверь, в я нос в нос сталкиваюсь с Бернерм.
— Григорий Александрович! Ну, где же вы?! — зло кричит Бернер.
Бог мой! Сегодня мы провожаем на пенсию зама конструкторского отдела Долинского. А я, одописец, теперь непременное лицо на каждом юбилейном действе. Это при наших-то разбухших штатах!