— В сентябре, в сентябре.
5
Еще в годы моего детства окраины города сходили на нет по асимптоте. Теперь стекло и бетон врезаются прямо в поля и дубравы. Я долго буду ехать в автобусе к своей многоэтажной комфортной коробке, за которой начинается, словно бы населенный волками и кривичами, еловый лес.
Еду в свой дом. Там крохотная, важная жизнь.
Своя табель о рангах: старший экономист (Зинаида) превосходит начальника отдела, уступая в значении бабушке-пенсионерке. Но все мы лишь подножие пирамиды, на вершине которой Лелька первокурсница.
Семья…
Изменилась ли ячейка общества с каменного века? Перешло ли количество в качество?
Пожалуй, нет. Оранжевое пламя очага стало голубым. Пещерохозяйка рубит мясо не каменным топором, а из нержавейки…
Те же задачи.
Заботы о пище, о покровах тела.
О благоустройстве гнезда.
Выращивание детей во взрослых.
За окнами тьма. На лице Зинаиды усталость и пристойная косметика, столь ненужная на стадии увядания.
Я впадаю в полудрему…
Сегодняшний обычный вечер будет таким.
Ужин.
Любимая тема семейного застолья — недостатки начальников. Мы их вдесятеро умнее. Это сущая трагедия. Какое-то «Горе от ума». Зинаиду перебрасывают к четвертому начальнику — и этот не то. Достанется здесь и моему Главному.
Бабушка осведомляется о Дуликове, Прохорове, Бернере. Бабушка знает о них больше, чем наш отдел кадров.
Я рассказываю об Эльвирке.
— Надо же. Ты, между прочим, узнай, где она достала сапоги. А как эта… Вера? — и чуть заметно дрожит ложка в руке Зины.
— Не показывалась. Синий чулок. Нос в чернилах…
После ужина мы разъединяемся.
Бабушка торопливо, как южный трамвай на спуске, звенит посудой у раковины. Бабушка слушательница Университета культуры в соседнем заводском клубе, а сегодня после лекции по истории кино будет показан «Коллежский регистратор» с незабываемым Москвиным. По законам ассоциативной памяти (бабушка выписывает журнал «Наука и жизнь») у нее срабатывают участки коры головного мозга, ответственные за функцию торможения, и в ее сознании возникают дни немого кино и молодости.
Но пора приводить себя в порядок, — сигналит кора. На лекции будет Павел Тимофеевич, которому никак нельзя дать семидесяти…
Можно ослепнуть от хирургической белизны кафеля и солнцевидной лампы в ванной комнате. Там стирает белье на купленной в кредит машине Зинаида.
На данном отрезке времени она перечитывает классиков.
Ночью, в постели, при желтом свете торшера с ней произойдет обыкновенное чудо. Иллюзионист Толстой запросто перенесет Зинаиду в семью действительного тайного советника Каренина. Сухарь-чиновник будет плакать вместе со своим врагом Вронским и незримой Зинаидой у ложа умирающей Анны.
Зинаида настолько уходит в мир вымысла, что начинает выкручивать мою нейлоновую сорочку, позабыв о предостережении японской фирмы; оно не совсем по-русски напечатано на ярлыке.
Неинтеллектуальная работа делает человека философом и мечтателем.
Зинаида мечтает не о том, чтоб ей было хорошо, а о том, чтоб ей было как можно хуже.
Она грезит в штампах XIX века.
Она — жертва. Чтоб претерпеть всю сладость мученичества, ей нужен злодей.
— Ты валяешься, а в доме нет зеленого горошка…
Это мне.
Вянет фраза. В ней больше жалобной покорности, чем гнева.
Пока машина крутит белье. Зинаида сидит на табуретке и ставит свою ленту об Анне.
СЦЕНАРИЙ: Лев Толстой и Зинаида. ПОСТАНОВЩИК: Зинаида.
РОЛИ ИСПОЛНЯЮТ:
Анна — Адриенна Лекуврер.
Каренин — я.
Вронский — уролог Гегель-Яновский из платной поликлиники.
Человек в доме Карениных — заведующий отделом спорта Всесоюзного радио и телевидения Георгий Саркисьянц.
Зинаиде не кажутся странными титры собственного фильма. Здесь только выбор Саркисьянца на роль «человека» случаен и косвенно отражает большую популярность спортивных передач в семье.
…Звонок. Пришла Лелька.
Потом придет бабушка.
Потом, в постели, — «читальня».
Лежа рядом с Зинаидой, я буду читать роман о Лермонтове. Там, продирая глаза «после вчерашнего», Сто-лыпин-Монго спросит своего друга: