— Вчера погубил одессита. (Зачем я говорю это?) Хороший одессит был. Красивый.
Мне начинает нравится, как я леплю образ.
— Зачем же ты это сделал?
(Она заинтересовалась. Сработано хорошо.)
— Ты же знаешь, как важно мне сейчас произвести впечатление на шефа. Надо. Я всё ещё и. о. Исполняющий обязанности. Слышишь, как звучит мерзко?
— В тебе всегда жил палач.
— Такой же большой, как в Главном?
— Можно больше ясности?
— Можно. Шефу до зарезу нужно завалить проект параллельной организации. Ты же знаешь. Он поручил мне выступить с докладом. Я выступил.
— Удачно?
Решили создать комиссию для повторной экспертизы. Так что ему конец.
— И ты доволен?
Одессит в заключительном слове говорил какие-то жалкие слова. Он всё твердил: «У меня дети». Но все поняли у него будут большие неприятности на службе. Вернуться к одесскому начальству с заваленным проектом — для него действительно катастрофа. Но мне его не жалко. На его месте мог бы быть и я.
— Как?!
— Так.
4
Вот уже три недели — с Верой только служебные отношения.
Помнится, в детстве я дрался с Толькой Чучкиным.
Решался вопрос о «монархе». Нас окружили сопливые подданные. И мы сосредоточенно молотили друг друга. Вернее, верзила просто избивал меня. А я, плохо соображая (лицо уже было деревянным), автоматически продолжал наносить куда-то удары.
И кончилось дело тем, что Толька заревел и побежал.
С тех пор я крепко знаю: главное — выждать, претерпеть, выстоять…
Первой пришла Вера.
Все из «моих людей» (эти слова я произношу ещё несмело) на перекуре или разъехались в город по командировкам. В отделе одна Эльвира.
Она стоит босая, как Айседора Дункан. Дамы СКВ окружают эту щеголиху. С конструктором третьей категории Эльвирой Плешкиной их объединяет сейчас тридцать восьмой размер обуви.
Пока дамы рассматривают левый сапог Эльвиры, я сижу и исправляю её безграмотные чертежи.
Неожиданно появляется Вера. Какая-то неслужебная. Показывает глазами на Эльвиру.
— Эльвира Николаевна! — кричу щеголихе.
Подходит.
Привыкла к смене начальников, смотрит на меня, как на пустое место. Типичная Дездемона. А глаза — съест печень отца.
— Эльвиш. Отдай, пожалуйста, это письмо в машбюро.
Что сейчас будет?!
Дискредитация с пререканиями? Нет?
— Григорий Александрович! Отпустите меня сегодня на час раньше!
— Передай письмо и можешь быть свободна.
Вера положила на стол… две путёвки.
— Туристические. По Военно-Грузинской дороге. Вчера распределяли. Дали Вале, мне, — опасливо поглядывая на дверь, телеграфировала Вера. — Третья путёвка у кого-то из наших…
Чёрт бы побрал этого «нашего».
А если «наш» — Бернер?
Иду к нему.
— Евгений!
(Если будет со мной на «ты» и назовёт Григорием, значит, у меня всё в порядке. Там, у Главного.)
— А, Григорий, садись.
— Жень, куда в отпуск?
— В месткоме грозились сослать на Кавказ.
— По Грузии? Учти, под Батумом сезон дождей.
— Да ну их, эти пальмы в кадушках. Хочется опять на рыбку под Астрахань.
— Так, значит, на Кавказ ни в какую?
— Ни в… Постой, — сажает меня обратно. — Как с планом?
Молчу. Потом:
— Евгений Густавович. Горит ЭП-2.
Он задумывается, но сейчас же даёт ответ, который ему, конечно, ничего не стоит.
— Тебе нужен авторитет в коллективе.
— Работаю над этим. Знаю, престиж завоёвывают не у всех сразу, а поодиночке. Истина старая.
— Сосунок ты. Авторитет в коллективе — это когда у тебя порядок наверху. Нет, ты ей-богу завалишь план. И все мы не получим премии. А Главный этого не прощает. Убийца! Даю тебе Дуликова. Вернёшь в конце квартала.
— Женя! Родной! — захлёбываюсь я в благодарности. — Вылезу — поставлю твой бюст в отделе!
Входит Дуликов.
— Василий Кондратьевич. Ты что это… э-э… какой-то потрёпанный?
— Главный грозился переаттестацией… Ошибки.
Дуликов тяжело сел за кульман рядом.
— Ничего, Василий, — говорит Бернер.
«Кому ничего?» — думаю я.
— Григорий, — переходит на шёпот Бернер, — ломаю голову, как перевести Васю в ведущие. Проекты, как нарочно, сейчас мелкие, не на чём себя показать… Постой, Григорий! — вдруг восклицает Бернер. — Что, если ты подключишь Василия Кондратьевича на ЭП-2?! Разработка масштабная, на прицеле у министерства. Как, Василий?
— А Григорий Александрович возьмёт? — краснеет Дуликов.