Но я не хочу долго останавливаться на этой стороне картины, потому что была ведь и другая сторона. Мы находили в чудеснейшем изобилии тот материал, за которым приехали; радость успеха заставляла забывать все трудности.
Прежде чем принять предложение д-ра Циттеля совершить для него поездку на Б. Вичиту, я написал ему и рассказал, как мало прибыльна была всегда моя работа с точки зрения материальной. «Всю жизнь, — писал я ему, — я бился, собирая деньги, чтобы вести работу, а люди, которые покупали мой материал, в большинстве случаев находили, что оказывают великую услугу своим музеям, покупая его как можно дешевле и не принимал во внимание то обстоятельство, что даже охотник за ископаемыми должен зарабатывать средства к существованию».
Д-р Карл фон Циттель.
С истинным удовольствием получил я ответ знаменитого немца, чьи труды по палеонтологии приняты в университетах как руководство. Д-р Циттель писал: «Мне очень жаль, что судя по вашему письму, вы не считаете для себя возможным работать этой весной в Тексасе для Мюнхенского музея. Я вполне понимаю, что после долгой вашей деятельности на научном поприще и без материальных результатов вы иногда испытываете разочарование, чувствуете горечь, и вам кажется, что услуги ваши науке недостаточно оценены. Я с своей стороны сделал все, мне доступное, чтобы поддержать в вас доверие к научному значению вашей работы; ваша коллекция из Канзаса и Тексаса навсегда останется в Мюнхенском музее несокрушимым памятником имени Чарльза Г. Штернберга».
Такое письмо от человека, как Циттель, влило новую жизнь и мужество в мои жилы. Когда-то подобное письмо профессора Копа заставило меня почувствовать, что испытать немного лишений, больше или меньше, ничего не значит по сравнению с достигаемым прочным результатом. Коп умер и Циттель умер, но я сохранил их письма как наследие для детей моих и детей моих детей. Они свидетельствуют о том, что я выполнил задачу, которую я себе поставил еще мальчиком, и внес свою скромную долю труда в постройку великой науки палеонтологии. Я могу исчезнуть, но ископаемые мои сохранятся, пока целы музеи, которые дали им приют.
Но вернемся к пермским отложениям Тексаса. Я приведу некоторые записи из дневника, так как это лучше всего пожалуй, даст читателю представление о нашей тогдашней жизни. Одиннадцатого июля я был в Сеймуре. Я записал: «Сильный смерч, несущий пыль, обрушился на город, и в тот же вечер пошел дождь. Для меня это поистине великая удача, потому что он освежит немного воздух и наполнит водой верховья Вичиты, так что я смогу проехать в места, куда нельзя было прежде проникнуть. Моя повозка, привезенная из Канзаса — на узком ходу, а все дороги в Тексасе проложены повозками на широком ходу. Из-за этого мои упряжные везут одну сторону повозки по колее, а другую без колеи. Вследствие этого работа для лошадей гораздо тяжелей и в связи с ужасающей жарой изнуряет их. Я заказал поэтому новый ход к моей повозке; работа кропотливая и долгая. Джесс С. Вильямсон сказал мне, что я могу занять постройку, которая принадлежит ему и Виллю Миния. Это — маленькая хижинка в полутора километрах от залежи ископаемых близ Ивовых ключей. Там есть водоем для водопоя; от этой хижины только километр до школьной усадьбы, где вырыт колодец; нескольких ведер воды, которая по каплям набирается там в продолжение дня, достаточно для потребностей лагеря». Хижина эта оказалась для нас большим удобством, особенно потому, что владельцы запасли там сорго и разрешили мне взять его; это избавило меня от хлопот с подвозом сена.
Одна из осей у меня сломалась и пришлось послать в Лауренс сменить ее; я мог получить свою повозку из мастерской не раньше шестнадцати дней. Тогда я поехал на старую свою стоянку у Серой речки (Грей-крик), на пастбище м-ра Креддока. Там был как раз центр местности, где я собрал для профессора Копа богатую жатву.
Семнадцатого июля записная книжка моя устанавливает, что я провел весь день на работе и нашел обломки скелетов и черепов, разбитые на куски и перемешанные. Я не мог определить направление, откуда эти образцы произошли. Все они были свалены в одну кучу месте с конкрециями в длинной узкой промоине, а над ними было ровное размытое пространство, покрытое конкрециями. Единственное объяснение, какое я могу дать тому обстоятельству, что образцы изломаны и перемешаны, это то, что костеносный слой залегал выше ровного пространства, и при разрушении вода уносила его обломки в узкую промоину, пока первоначальный пласт не был уничтожен без малейшего остатка, указывающего его местоположение.