Да, теперь, когда он сидел у могилы отца, острой боли утраты уже не было. Вместо нее народилась тихая грусть, которая почему-то несла успокоение, давала силы для того, чтобы работать и работать на переправе, не обращая внимания на пули и осколки, дырявящие воздух рядом с твоей головой.
Здесь, у могилы отца, когда лейтенант Манечкин несколько уже обмяк душой, к нему и подошла девчушка в матросской форме. Не козырнула, как того требовал устав, а сказала, чуть поклонившись:
— Здравствуйте, Игорь Анемподистович.
Сказанное так противоречило всему укладу сегодняшней жизни, всему, к чему он привык за годы военной службы, что он не выговорил ей, не поправил ее. Только долго и молча смотрел на нее. Вот и разглядел ласковые карие глаза и задорные ямочки на смугловатых щеках. Подумалось, что он уже видел их где-то. Без твердой уверенности подумалось.
Она выдержала его взгляд, вроде бы нисколечко не смутившись, потом присела по ту сторону могильного холмика, поджав под себя ноги, и удивленно, даже разочарованно спросила:
— Не узнаете, значит? А я вас сразу признала, как только вы сюда вернулись. — Зачем-то прикоснулась рукой к черному берету, кокетливо сбитому почти на левое ухо, и продолжила уже без малейшего намека на игривость: — Вера я, Вера Гулько. Шла с гуртом коров. С теми самыми, которых вы доили… Теперь вспомнили?
Не вспомнил, но не сознался в этом, только спросил:
— И каких же ты вершин на флотской службе достигла?
Не намеревался обидеть, спросил лишь для того, чтобы поддержать разговор, а она угрожающе свела к переносице брови-стрелы, зыркнула на него потемневшими карими глазищами и выпалила с явным вызовом:
— До сегодняшнего дня была посудомойкой на камбузе, а теперь — пулеметчица на вашем бронекатере!
Выпалила это, встала и, даже не взглянув на лейтенанта, решительно зашагала прочь.
Этого он не смог простить и окликнул спокойно, словно и не разозлился вовсе:
— Товарищ краснофлотец!
Она будто не услышала.
Тогда позвал во весь голос и гневно.
Теперь она остановилась, повернулась к нему лицом и сказала чуть дрогнувшим от слез голосом:
— Почему вы кричите на меня?.. Я подошла к вам как к человеку, а вы… Между прочим, направление пулеметчицей на ваш бронекатер самим командиром бригады подписано, так что, когда явлюсь сегодня вечером для прохождения службы, прогнать меня у вас сил маловато будет!
Выпалила это и убежала в дубовую рощицу.
А он, лейтенант Игорь Манечкин, остался сидеть у могилы отца. Сначала сердитый, можно сказать — взбешенный словами и поведением этой взбалмошной девчонки, а потом — и сам не заметил когда — стал думать о краснофлотце Вере Гулько с откровенной симпатией. Даже оправдал ее желание служить не просто на флоте, а именно на боевом корабле: как фактами свидетельствует история, русские женщины еще со времени парусного флота на военных кораблях тайком служили, наравне с мужчинами и с врагами Родины бились, и ураганные штормы осиливали.
10
Себе не признаваясь в этом, он ждал вечера с огромным нетерпением. Как уверял себя, для того, чтобы точно знать: придет на катер краснофлотец Вера Гулько или ее слова о том, что она имеет направление, подписанное самим контр-адмиралом, пустое бахвальство?
Сам не знал, чего хотел больше.
Она пришла еще до захода солнца, пришла в самый разгар подготовки к ночной работе и четко доложила лейтенанту:
— Краснофлотец Гулько прибыла для дальнейшего прохождения службы!
Громко, с вызовом почти прокричала все это и размашистым, несколько картинным жестом, подсмотренным из какой-то книги или фильма, протянула листочек бумаги, сложенный пополам. Лейтенант Манечкин понял, что это и есть то самое направление, которым она грозилась. Он читал его умышленно долго, а она — высокая, почти перерезанная в талии поясным ремнем — стояла перед ним в щеголевато подогнанном обмундировании (и когда только успела?) и смотрела на него с откровенным вызовом.