Однако оставим пока Феофана и его племянника ненадолго на берегу этого лесного пруда и перенесемся в роскошный по своей красоте особняк в центре города, где ланиста эргоской арены налил себе в стакан из зеленого стекла немного вина и подошел к мраморной увитой плющом статуе, в застывших чертах которой скульптор изобразил его отца. Вокруг царило тишина, и лишь чернокожий слуга, стоящий рядом с ланистой, изредка нарушал ее своим дыханием. Слуга держал в руках позолоченный поднос, на котором лежала большая гроздь зеленого винограда. - А кто бы мог подумать, - усаживаясь в мягкое кресло и маленькими глотками смакуя вино, сказал вслух ланиста, - что когда-нибудь ко мне будут обращаться господин Стефан. Но ведь я это заслужил? Заслужил ведь? Трудно было сказать, к кому именно он обращался, но статуя и раб ответили ему молчанием. - Посмотри, посмотри вокруг, - произнес довольный ланиста, поставив вино на поднос. - Посмотри на все эти статуи, на гобелены, на доспехи, на мебель. Один проклятый стул в этой комнате стоит дороже, чем весь треклятый трактир моего братца. А второй братец... Как его там? Папенька... Что за дурацкое прозвище? Я, помнится, был в его кабинете. Не поверишь, прямо на столе сидела мерзкая, облезлая и отвратительно огромная крыса. Ты можешь представить, чтобы на моем мраморном столе сидела крыса? Вот в чем разница между нами. Ставни в комнату неожиданно распахнулись, и залетевший в комнату ветерок заставил свечки в медных светильниках погаснуть. - Зябко и темно, - проворчал Стефан и обратился к рабу. - Зажги свечи, мне неприятно сидеть в темноте. А знаешь, отец, - ланиста посмотрел на статую. - Ты был не прав. Помнишь свои слова? Слова о том, что я ничего не добьюсь. А если и добьюсь чего-то, то оно будет незначительным и уж точно не таким как у моих братьев. А теперь посмотри на мой дом, разве он не прекрасен? А их жалкие хибары? У меня яма отхожая симпатичней выглядит. Сам посуди. Старшой - трактирщик, второй - девочек держит. А у меня целая арена. Бойцы, готовые порвать за меня глотку любому мерзавцу. Я достиг большего вопреки всему. А ведь ты не верил! Никто не верил. Только надсмехались. Раб, не произнеся ни слова, зажег светильники, и стал позади кресла ланисты. - Что, отец? - спросил Стефан. - Хочешь напомнить мне о моих долгах? О том, что у меня почти не осталось бойцов? Или о моем споре с треклятым Руфусом? Не волнуйся, мои проблемы решаются прямо сейчас. Решаются талантливым юношей. Поверь мне на слово, он еще себя покажет, раздери его преисподняя. За тебя и за меня, отец, - закончил ланиста и залпом осушил бокал, покидая на некоторое время нашу историю. Тем времен Феофан очнулся и застал Феокла отдыхающим на берегу пруда. Мешков не было. Схватив с земли камень и содрогаясь всем своим грузным телом, старик закричал: - Либо ты мне сейчас, собака, расскажешь, что было в треклятых мешках, либо отправишься в преисподнюю, где тебе самое место. Я не шучу. Хоть кровь и не кисель, а мне такие родственнички без надобности. Не заставляй меня придумывать оправдание для твоей тетки, почему ты не пришел к ужину. Я ведь не шучу, боги великие святы. Клянусь всем вином всех трактиров, не шучу. После этой страшной клятвы он поднял камень над головой и замер в ожидании ответа. Феокл встал с земли и посмотрел на дядю. Природа будто замерла. Прекратилось кваканье лягушек и тресканье сверчков, будто они тоже ждали ответа юноши. - Ты все правильно понял, дядя, - наконец, нарушила тишину страшная фраза.. - Уж лучше бы ты молчал, мерзавец. То есть там не овес был, да? Юноша кивнул. Он старался казаться спокойным, но сам едва стоял на ногах от волнения. Феокл крестообразно сложил руки на груди, надеясь унять дрожь в ладонях. - Ишь вымахал, - вздохнул дядя, уронив камень на землю. Он сел на землю, обхватив голову руками, и всхлипнул. Неожиданно ему всего на одно мгновение показалось, что из кустов на другом берегу высунулось смазливая девичья мордашка с большими испуганными глазами и рыжими косичками. Она появилась, а затем исчезла в густой листве так внезапно, что Феофан принял ее появление за очередную галлюцинацию, вызванную частым принятием алкоголя. - Дядя, - Феокл робко подошел к Феофану и попытался его обнять. Старик грубо оттолкнул племянника. - Убери свои клешни. На них еще кровь не обсохла. А у тебя молоко мамкино на губах. Молокос! Как ты посмел думать, что можешь вот так взять и жизни чужие прерывать. Пять мешков - пять человек. Пять загубленных тобой жизней мерзавец. Кабы не твоя матушка, я бы тебя туда же, в пруд, рыб кормить, негодяй. Подлец. Душегуб, чтоб тебя. С каждым новым словом его речь становилась все невнятней из-за частых всхлипов. Феокл все-таки обнял дядю и уткнулся ему в пахнущую потом и сеном рубаху. Он тоже несколько раз всхлипнул, а затем заревел, как плачут нашкодившие дети в надежде, что их не будут ругать. - Надо было, - всхлипывая, объяснял юноша. - Я сам не хотел. Они были такими тяжелыми эти мешки. Очень тяжелыми. - Ланиста? Он тебя заставил. Только не лги негодяй, - Феофан крепко обнял племянника. - Он заставил? Что он пообещал? Чем купил? Деньгами? Чем? - Он сказал, на арену выпустит. А я очень хочу туда. Он бы не выпустил, если бы я их... не туда. А мешки тяжелые. Феофан понимающе кивнул, помог рыдающему племяннику подняться и вместе с ним направился в сторону телеги.