Выбрать главу
жи Сарос, - пискнул человечек. - Что угодно инквизитору в моем городе?  «Как же он походит на крысу, - пронеслось в голове у Клауса. - Готов поспорить сидеть ему неудобно. Мешает длинный и облезлый крысиный хвост».  - Мое имя Клаус. Слуга святой церкви. В городе вашем, - инквизитор сделал издевательский акцент на последнем слове, - я проездом. Выполнял поручению Великого магистра в деревеньке по соседству. Парочка селян укрыла вора, поживившегося в сокровищницах церкви, пришлось помочь им осознать тяжесть их прегрешений.  - А вора нашли?  - Конечно. Однако он мертв. Споткнулся о камень, когда пытался от нас убежать, и перебил себе пару костей в шее о другой камень.  - А селяне?  - Груз прегрешений оказался слишком тяжел. Они утонули в речке неподалеку от их деревни. Но я пришел к вам по другому поводу. Вы, верно, знаете, что пришел я к вам не один?  После этих слов Сарос довольно улыбнулся, как бы говоря «конечно, знаю», затем кивнул и попросил Клауса продолжать.  - Так вот пришел я к вам по просьбе моему приятеля, у него случилось несчастье. Друг пропал. Старый Свен. Может, слышали? Замечательно, что слышали. Дело вот в чем. Используя данные мне святой церковью полномочия, я провел свое собственное расследование, ходе которого выяснил, что следы пропащего старика ведут в городскую арену.  - Интересно, каким образом ты это выяснил. Наверняка ваши инквизиторские штучки. А еще интересней, почему инквизитору не плевать на нищего? Или, быть может, ты задумался о душе?  «Не спеши, облезлая крыса", - подумал Клаус, а вслух сказал:  - Сейчас все объясню. На нищего мне плевать, как плевать и на вторую заплывшую жиром тушу, что сидит сейчас в приемной. Проблема в том, что с недавнего времени мой орден столкнулся с непонятной и странной по своей природе проблеме. Во всем Азароне, во всех городах и деревнях пропадают нищие. Вы сейчас снова подумали, а в чем собственно проблема? Пропадают и пропадают. Не все ли равно? Было бы все равно, однако пропажи нищих приняли по-настоящему страшный объем. По всему королевству стражники жалуются на сотни, тысячи просьб бездомных найти их товарищей. Возможно, мой орден делает из комара корову, но слишком часто и в слишком больших объемах пропадают нищие. Великий инквизитор получил нам разобраться в этой проблеме, и я не собираюсь упускать шанс выполнить его волю, пусть даже пропажа старика и просто случайность. В конце концов, помощь ближнему - моя святая обязанность.  - А причем здесь арена?  - Два дня назад одна из работниц Папеньки, пусть ее имя останется тайной, по долгу своей службы находилась на правом берегу лесного пруда чуть восточнее городских ворот. Притаившись в кустах, она увидела на противоположном берегу телегу и двух человек. Между ними вскоре разгорелась ссора. Один из них, молодой юноша, был знаком нашей героине.  - Имя юноши?  - Феокл.  - Знаю его. Отличный паренек. Племянник Феофана, моего хорошего друга. А что собственно девчонка забыла в кустах ночью?  «Тупоголовый кретин, - мысленно выругался инквизитор.  - Действительно, что она могла забыть ночью при учете её весьма деликатной профессии? Не важно. Дело в том, что юноша, племянник вашего хорошего друга, в тот день сбросил в воду пять мешков, в которых, по мнению леди, точно были люди. А если вспомнить, что эта же леди видела, как Старого Свена избивают люди ланисты три дня до этого, а пять дней до этого он оказался должен брату ланисты, то картина обрисовывается сама собой. Мне очень хочется поговорить с хозяином арены и провести в его кабинете обыск. Но я не могу это сделать без соответствующего разрешения подписанного вашей рукой, господин капитан.  Капитан нахмурился и крестообразно сложил руки на груди. Он, несколько раз скрипнув зубами от злости, пристально посмотрел инквизитору прямо в глаза и изобразил на лице некое подобие любезной улыбки.  «Надо отдать ему должное, - подумал Клаус. - По лицу видно, хочет меня разорвать, но держится. Не дурак».  Тут же инквизитор услышал быстрые и грузные шаги за спиной, а затем почувствовал, как сначала падает с шаткого табурета, который он мысленно проклинал на протяжении всего разговора с капитаном, после чего ощутил, как грубый мысок тяжелого кожаного сапога врезается ему прямо в живот. Клаус согнулся от жуткой боли, попытался поймать ртом хоть немного воздуха, после чего почувствовал очередной удар - на этот раз в область груди.  Новый удар заставил инквизитора снова согнуться и ощутить звон в ушах. Голова страшно болела и кружилась, но несмотря на это Клаус смог рассмотреть нападавших. Это были те самые стражники-громилы, что стояли у входа на протяжении всего его разговора с капитаном.  Последний выглядел очень радостным и довольным. Он достал из кармашка в сапоге небольшой ножик и разрезал им невесть откуда взявшееся в его руках зеленое яблоко на маленькие дольки.  Инквизитор тем временем был погребен под настоящим шквалом ударов.  «Еще один удар по голове - и у меня мозги из ушей польются. Надо заканчивать».  Стиснув зубы, он, осыпаемый ударами с обеих сторон, изрыгал разбитыми губами все мыслимые и немыслимые проклятия и медленно полз к столу. В конце концов, у Клауса получилось приблизиться к нему на близкое расстояние. Стараясь забыть о жуткой боли во всем теле, инквизитор достал из-за пазухи маленькое колечко и звякнул им о пыльные доски стола.  - Стоять! - крикнул Сарос.  Стражники тут же перестали избивать инквизитора и отошли к двери. Клаус встал, поднял с пола затоптанную шляпу и, нахлобучив ее на голову, сел на стул. Он улыбнулся разбитыми губами и, потрогав кровоподтек над правым глазом, спросил:  - Узнаешь?  Капитан стражи выглядел жалко. Довольная улыбка исчезла с его лица, он сжался, ссутулился, на его лбу выступили крупные капельки пота, а губы непрерывно дрожали от напряжения. Наконец, глубоко вздохнув, он велел стражникам выйти, и когда те исполнили его приказ, спросил дрожащим голосом:  - Это кольцо моей жены. Откуда оно у тебя?  Инквизитор улыбалсяи выглядел довольным, как кот, которому дали дополнительную порцию сметану.  «Все, - подумал Клаус. - Пора выпотрошить эту крысиную тушку».  - Само собой, я понимал, к чему может привести моя просьба, когда шел к вам. Вы человек, - инквизитор замолчал, пытаясь найти цензурное слово, - подлый. Поэтому сперва я навестил вашу жену. Прекрасная женщина во всех отношениях, должен заметить. Именно такую я бы искал себе в хранительницы очага, если бы не мой целибат. Вы, кстати, обручены с ней по церковным законам?  После этих словах капитан поежился, как от холода.  - Вам холодно? Мне закрыть ставни?  - Нет, все хорошо, продолжайте.  - Так вот. Мы прекрасно провели время. Я даже показал вашей супруге новое изобретение столичных инквизиторских щеголей. Особые сапоги. С такой, знаете, металлической застежкой и остренькими гвоздиками в подошве. Надевать мы их не стали. Пока. Что-то вы побледнели, послать моего друга за водой из колодца?  Бледный, как мел, Сарос вскочил со стула и с силой звякнул о стол железной рукавицей.  - Слушай сюда, тварь, - прохрипел капитан, стуча зубами. - Сейчас я позову сюда палача, и ты, когда мы приложим к твоей инквизиторской заднице кусок раскаленного добела железа, как на духу, расскажешь мне, где моя жена. Либо мы можем обойтись без палача. - Либо, а не пошел бы ты в преисподнюю, - засмеялся Клаус - Твоя жена с двумя моими людьми. Я спрятал ее так глубоко, что будь у тебя хоть тысяча следопытов и тысяча дней, ты бы не нашел ее. Говоришь, палача позовешь. Зови. Вы убьете меня, и я попаду на небо в сонм мучеников. Тысячи верующих каждый день будут петь псалмы, славя меня. А тебя четвертуют за убийство служителя церкви, и с неба я лично отправлю распоряжение, чтобы в преисподней тебе выделили самый жаркий котел. Ну, либо просто подпиши мне разрешение на обыск в арене. Я уйду. А вечером ты придешь домой и застанешь там свою супругу, живую и невредимую. Что выбираешь?  Капитан долгое время после слов Клауса пребывал в состоянии полного отупения, не замечая и не слыша ничего вокруг себя. То же, что чувствовал Сарос, чувствует игрок в кости, поставивший все свои деньги на последний кон. Как игрок с замиранием сердца смотрит на переворачивающиеся кости, так и капитан уставился на портрет своего прадеда, висевший над дверью, после чего потянулся за пером.