Глава 8
День Толстяка до пропажи Свена подчинялся особому распорядку. Нищий всегда вставал до рассвета и шел к заброшенному колодцу, чтобы справить там малую нужду. Затем он возвращался к старой цирюльне и спал блаженным сном до полудня. После чего следовал самый главный этап жизнедеятельности Толстяка - сбор милостыни. Если месяц назад для этого нищему приходилось идти в Грязный переулок, то сейчас он широкими ладонями ловил медяки, сидя на паперти Эргоского собора. Это место для городских попрошаек являлось недосигаемым. Вызвано это было пропажей сторожа, низенького, уродливого и желчного человечка, почитавшего своим долгом гнать нищих от паперти всеми возможными способами. После того, как он пропал, за место у собора началась настоящая война. Если поспрашивать местных жителей, они наверняка расскажут о тех нескончаемых сражениях, которые "живые лохмотья" устраивали между собой. Поэтому нищие со страшной ненавистью смотрели на Толстяка. Ведь он не потерял за место у собора даже гнилого зуба. Толстяк между тем смотрел на происходящее вокруг него сквозь розовые стекла очков и делал то, что умел лучшего всего - глупо улыбался. Между тем Клаус, благодаря которому нищий и получил это привелегированное место, сидел в кабинете эргоского архиепископа Прокла и на протяжении минуты наблюдал за мерцанием свечного огарка. "Любопытная все-таки штука - огонь, - думал инквизитор. В самом деле любопытная. Прежде всего тем, что именно на нем меня будут жарить, если преисподняя и в самом деле есть" Кабинет архиепископа выглядел на удивление скромно. Стол, два стула и кровать у небольшого окошечка - вот и все убранство этого кабинета. Сам Прокл сидел напротив Клауса и быстро черкал по неровному куску пергамента пером. - Цель вашего визита ко мне, должен заметить, довольна странная, - нарушил тишину неуверенный голосок архиепископа. - Чем обязаны? Про главу эргоского собора говорили либо хорошо, либо никак. Низенький старичок с почтенными морщинами на лице действительно был очень хорошим и набожным человеком. Но и он обладал недостатком. Архиепископ был страшно суеверен ( так, например, он посоветовал бургомистру пристроить к городской ратуши башенку для молитв, чтобы быть ближе к богам). Инквизитор же имел неосторожность совершить страшную ошибку. Он переступил порог кабинета с левой ноги( а как известно левая половина человека - половина греха), из-за чего священнослужитель мысленно окрестил его грешником. - Вы обязаны богам, а не мне, - улыбнулся инквизитор. - И видят небеса, свои обязанности вы выполняете прекрасно. Право слово, не пойму зачем отвечаю на этот вопрос уже в третий раз. "Подумать только, первый человек, от которого приятно пахнет в этом городке, - мелькнуло в голове у Клауса. - Правда запах больно терпкий. Архиепископ заерзал на стуле. От человека, что сидел перед ним сквозило чем-то неприятным. - Откуда у вас синяки на лице? - Знакомился с местной культурой и обычаями. Должен признать, они необычайно интересны. Так вы выпишете мне разрешение? Договорив, инквизитор улыбнулся, священнослужитель при этом почувствовал странный холодок в ногах. - Да, конечно, выпишу, - наконец, сказал он. - У меня есть особое распоряжение всячески поддерживать святую инквизицию. Вот только мне не понятно, зачем вам исповедовать нашего ланисту? К слову, на кого из них выписывать разрешение? На Руфуса или на Стефана? - У вас несколько ланист? И как? Уживаются? Прокл добродушно улыбнулся и отложил перо. - Господин Стефан и господин Руфус, как малые дети, уж будем честны. Носятся со своей ареной. Никак поделить ее не могут. Я, если честно, давно хотел у них эту игрушку отобрать. Отобрать и сломать. Боги противятся тому, что твориться на арене, уж вы спорить не будете. Сколько раз я просил бургомистра прекратить этот пережиток древних времен, - закончил архиепископ, и это было чистой правдой. Десять раз Прокл ходил к бургомистру с этой просьбой, и десять раз возвращался ни с чем. "Налоги платят, значит не зачем закрывать, - именно так звучал ответ бургомистра на все мольбы архиепископа. - Вот держите, - священнослужитель протянул инквизитору лист желтой бумаги. - Исповедуйте. Это дело богоугодное. Клаус благодарно кивнул, спрятал лист во внутреннем кармашке камзола и, облокатившись на спинку стула, спросил: - Может, расскажете поподробней про ланист? Мне кажется, это весьма интересные люди. Хотя погодите. Говорят у вас пропал сторож. Это правда? Прокл вздохнул, и поправил монокль на правом глазу. - Да. Пропал. Хороший был человек. Святой. Аскет по-своему. В наше время такие редкость. Три дня назад о нем ни слуху, ни духу. А в комнатке, где он жил, мы ее обыскали само собой, все было верх дном. И кровь, кровь повсюду. Святой был человек. Боги ему покровители. - А про ланист? - Люди они, что Стефан, что Руфус, хорошие. Да, вот только черные полосы у них у обоих в жизни. Вот и озлобились. Что за черные полосы, наверное, хотите спросить. Так я отвечу. Стефан - он, знаете, страдает нехваткой внимания. Третий сын бакалейщика. Еще и не совсем родной. Там история темная история была. Поговаривают, что ребенка жене бакалейщика не сам бакалейщик задел, а конюх местный. А в последнее врем я ему еще и не везет. Мрут его бойцы, как мухи зимой. Оно и понятно у Руфуса-то Рейган появился, а он из баргетов. С баргетами не каждый мастер управиться сможет. Непутевый одним словом Стефан. Ой, что-то меня понесло. Грех осуждения. Архиепископ зажмурился и зашевелил губами. Наступила благоговейная тишина. Инквизитор вдруг громко зевнул и спросил: - А черная полоса второго ланисты? - Два сына пропали. А сынок младшенький у него как и сторож наш. Тоже святой был. Сейчас смотрят, они на нас с небес, - Прокл всхлипнул, - улыбаются. "Проклятье, - подумал инквизитор. - Три мешка есть. Почему дети, понятно. Но причем здесь сторож и нищий. На этом Клаус и архиепископ закончили разговор. Все шло удачно. Дело было почти раскрыто, и Клаус уже чувствовал приятный запах нового ордена. Он даже ощутил под ногами твердые ступени карьерной лестницы, подъем по которой после раскрытия этого дела был не избежен. Спустившись из темного кабинета в огромный зал собора, инквизитор на мгновение зажмурился. Зал был наполнел людьми. В ярком свете сотен свечей инквизитор увидел статую главы пантеона богов Амориса. Бронзовый Аморис глядел на инквизитора пустыми глазами неодобрительно и с укором. По замыслу проведения в этот самый момент Клаус должен был осознать всю пагубность своей грешной жизни. Но вместо этого инквизитор прихлопнул комара, брезгливо переступил через похожего на одну большую язву прокаженного и вышел из собора. На ули