- Это было очень глупо с твоей стороны, - сказал он, когда наши герои остановились у ветхой дверцы - входа в исповедальню.
После его слов Толстяк улыбнулся и усадил свой увесистый зад на небольшую скамеечку, стоящую рядом с медным светильником, чуть поодаль от дверцы. По всему было видно, что разгневанный вид Клауса его нисколько не смущает.
- Это еще не глупость, - сообщил он.
- Вот помню, был по соседству с телегой, под которой я спал в одной деревеньке, ветхий домишко. А в нем вампир жил. Настоящий. Тот, который с клыками и кровушку людскую любит. Он особо не хулиганил, поэтому мы, деревенские, его и не трогали. И вот однажды местный кузнец, страшный задира и забияка, и говорит ему: «Поцелуй, дескать, меня в задницу». Вот это вот - глупость.
Разозлиться по-настоящему Клаус не успел, так как раздался отвратительно громкий скрип двери и из исповедальни в прекрасном расположении духа вышел алхимик Гност. Увидев инквизитора, он радостно хрюкнул и достал из-за пазухи темную бутыль.
- Может, пропустим с тобой пару стаканчиков, а? - предложил алхимик. Клаус отрицательно покачал головой, и понял, что его злость на Толстяка сама по себе испарилась. «Нельзя отвлекаться на подобные пустяки, - подумал он. - Я здесь не для этого».
- Как хочешь, - захохотал Гност. - А я тут по делу. Имел разговор со святым отцом, по поводу нашего с тобой предприятия. Что я могу сказать, перспективы у нас очень даже мрачные.
- Из-за чего? - спросил инквизитор, нервно усмехнувшись.
«Проклятая ряса, - мысленно выругался он и бросил гневный взгляд в сторону исповедальни. - Никто не встанет на моем пути к треклятому титулу магистра».
- Тут правила голосования изменились, - вывел Клауса из размышлений сиплый голос алхимика. - Теперь магистра по-другому будем выбирать. Окромя трех капитанов инквизиции теперь еще и солдатня голосует. А это наши с тобой шансы сужает, поскольку простые солдаты и капралы тебя на дух не переносят. Знаешь, как они говорят? «Клаус не накроет ребенка спиной от стрелы, он им прикроется» - дословная цитата одного капрала
- Выпороть мерзавца, - инквизитор скрипнул от злости зубами. - Конечно, прикроюсь. Детей нынче, как собак нерезаных. И само собой моя жизнь стоит дороже жизни какого малолетнего недоноска. Кстати, я так и не понял, ты здесь на кой-ляд?
- Да все для тебя хлопочу, - сказал Гност и, откупорив зубами бутылку, сделал несколько глотков. Поговорил с людьми, с капитанами касательно их голоса. Ни один пока не решил за кого будет голосовать. Правда Люциан сказал, что точно не за тебя. Люциан - это второй капитаном святой инквизиции и доверенным лицом викария. Он был толст, обладал высоким лбом, волосатыми руками и жидкими усиками. В застенках про него говорили так, скверный инквизитор, но хороший семьянин. Викарий Френсис называл Люциана отличным человеком, алхимик Гност - неуклюжим негодяем. Клаус был солидарен с последним.
- Так зачем ты пошел в исповедальню? - спросил инквизитор.
- А в исповедальню я пошел, дабы уговорить нашего отче нам поспособствовать. Повлиять, так сказать, на умы и души солдат. Направить их мысли в верное русло, чтобы за тебя голосовали, проще говоря.
- Не получилось?
- Не получилось. Твой черед пробовать, - сказал Гност, хлопнул друга по плечу и пошел по коридору, на ходу отхлебывая из бутылки. «Я здесь ради этого, - хотел было сказать Клаус, но вместо этого он вздохнул, посмотрел на Толстяка. Последний с до невозможности серьезным видом сидел на скамье и языком пытался достать до носа.
- Я стану магистром и найду и Свена, и Джо, друг, - вздохнул инквизитор. Обещаю тебе. Найду.
- Зачем? , - улыбнулся Толстяк.- Свен мне снился сегодня ночью. Ему хорошо. Он спит. Потом он проснется. И снова ляжет спать.
«Бедняга совсем спятил», - подумал Клаус, бросил прощальный взгляд на нищего и, повернув дверную ручку, вошел в исповедальню.
Здесь в душной комнате рядом с шатким деревянным аналоем стоял невысокого роста человек в серой рясе. Человек был чуть полноват, имел гладко выбритое лицо, густые седые брови и двойной подбородок.
- Мое почтение вам, святой отец, - с плохо скрываемой усмешкой сказал инквизитор, закрывая за собой дверь. - Помните меня?
По злому взгляду священника было видно, что Клауса он помнил.
- Да, конечно, - раздался его глухой старческий голос. - Помню. Ты пришел покаяться? Тогда возьми стул. Да, вон тот, что у стены. И садись к аналою. Священника и по совместительству невольного духовника инквизитора звали Патер. В здешних стенах ходил слух, что слова «проклятый грешник» он научился выговаривать еще будучи младенцем. Правда это была или ложь, Клаус не знал. Однако в том, что от стоящего перед ним священника пахло благочестием, почтенной старостью и немного гнильцой, был уверен.