- И что же ты хочешь мне сказать? - спросил Патер, когда инквизитор, вняв его совету, сел рядом с аналоем.
- Честно, сын мой, стены этой святой комнаты с тобой не знакомы. Ты ведь здесь впервые за все время их существования. Неужто тяжесть прегрешений, совершенных тобой за последнее время, настолько страшна».
«Вы только посмотрите, - усмехнулся про себя Клаус. - Его святейшество обижен моим отсутствием в этом, как он говорит, святом месте. Ничего. Время, когда меня здесь не было, он будет вспоминать с благодарностью, чтоб его».
- Страшна, святой отец. Страшна, как жена Люциана, будь он не ладен, - сказал инквизитор и достал из-за пазухи небольшой мешочек.
- Давай, не будем в этих стенах поминать нашу братию, - прервал его Патер и не без интереса посмотрел на мешочек. - Мы здесь, чтобы сосредоточиться исключительно на твоих грехах.
Клаус в ответ усмехнулся и, откинувшись на спинку стула, заметил:
- Нельзя забывать, святой отец, что грех - это понятие относительное. К примеру, взять баргетов. У этих могучих и сильных дикарей в звериных шкурах совершенно иное представление о морали. Для них грехом, к примеру, является неразбитая вдребезги морда их противника. Для нас, людей, стоящих на более высокой ступени развития, грех - это пренебрежение к ближнему. И вы, отче, грешны.
Священник после этих слов нервно кашлянул и бросил на инквизитора злой взглядом. Клаус тем временем развязал и перевернул мешочек, и из него, приятно звякая о деревянные половицы, посыпались золотые монеты:
- Вы обронили, святой отец, - улыбнулся Клаус.
Патер понимающе кивнул, нахмурив седые брови, и зло усмехнулся, но наклоняться за монетами не спешил.
- Мы сейчас не говорим о том, в чем грешен я. В конце концов, все в этом мире в чем-нибудь да грешны. Мы должны обсудить твои грехи, дабы облегчить твою душевную тяжесть.
- А с чего вы взяли, что мне станет легче после разговора с вами? Если вам так хочется узнать про мои грехи, то пожалуйста. Я люблю вкусно поесть. Не сдержан в еде. Что-то мне не легче, святой отец. Как же так, отче, где обещанная вами легкость?
- Быть может, ты что-то утаиваешь от меня?
- Верно, у меня есть еще один грех. Раздражение. Страшное раздражение. И непонимание того, почему вы собственно не хотите помочь своему ближнему. А ведь это, я просто напомню, ваша святая обязанность, святой отец.
- Ах, вот ты зачем здесь, - произнес Патер и засмеялся неприятным старческим смехом. - До тебя тут был твой приятель. Ты не улыбайся-то так, а то мородочка треснет. Знаешь, я думаю пора заканчивать нашу с тобой исповедь. Все одно ты не раскаиваешься. Не забудь потом убрать за собой. А то весь пол мне своей мелочью засорил.
Священник встал и подошел к висевшей около небольшого окошка полочке, с которой он взял медную елейницу и кисточку. Выловив пальцами из масла мертвую муху, Патер опустил в елейницу кисточку и, подойдя к Клаусу, уже намеревался было его помазать. Но инквизитор погрозил ему пальцем и произнес:
- Полно, отче. Мой черед спрашивать вас о грехах. Вы верите в богов?
- Что за вопросы? - гневно воскликнул священник. - Конечно, верю.
- А как вы в них верите? Как мне понять, что вы не еретик?
- Ты в своем уме? Ты хочешь обвинить меня в ереси, грешный мерзавец? Ты думаешь, на тебя нет управы?
- Управа на меня в данный момент лежит в гробу и готовится к погребению. Вы так и не дали мне внятный ответ. Давайте-ка, я велю обыскать ваш дом на предмет нахождения в них еретической литературы. К примеру, сочинений Евроха Бродяжника. Уверен, знаете о ком я.
- Да, пожалуйста. Ищи. Все одно ничего не найдешь, - прошипел Патер и дрожащими руками положил елейницу на стул. - Нет, у меня ничего.
- Какая уверенность. Я бы поаплодировал вам, да мне лень. Не пойму только. С чего вы взяли, что, если этих сочинений нет в вашем доме, я не смогу их там найти? Кстати, знаете, как мы, инквизиторы поступаем с еретиками? По вашему лицу видно, что знаете.
У Патера сами собой опустились руки, а на лице появилась полная скорби гримаса, как бы говорившая, что «этот найдет». На абсолютно лысом лбу священника совершенно неожиданно вздулась пухлая вена.
- Говорят, ты убил двух людей в Эргосе, - произнес погрустневший Патер. - В этом покаяться не желаешь? Убийство - смертный грех...
- Если только не убийство во благо церкви, - перебил его Клаус. - И пока церковь платит мне, я буду убивать, пытать, мучить, расчленять ее врагов. Враги церкви - мои враги. Так же как мои враги - враги церкви. Но хватит разглагольствовать и тратить слова зря. Так вы поможете нам в нашем, прошу заметить, богоугодном деле? Направите души нашей братии в русло выгодное как мне, так и вам?