А между тем за разговором наши герои все-таки дошли до здания тюрьмы. Осторожно переступив храпящего под тенью осины стражника, они на цыпочках подошли к увитой плющом стене. Вдруг из прутьев железной решетки, которая виднелась на втором этаже тюрьмы, показалась женская ручка с изящным медным браслетом на запястье.
- Дженни, - радостно промычал Толстяк.
Ручка в ответ приветливо помахала.
- Я соскучилась по тебе, - раздался красивый, похожий на журчание ручейка, почти детский голосок. - А я о тебе думала. Вот правда.
- А я думал о фаршированной курице с орехами, - признался нищий и потупил взгляд. - Клаус обещал меня ей угостить. Но о тебе я тоже думал. Ты хорошая.
Неожиданно он подбежал к карлику и с силой сжал его в объятьях. Пуницелли даже показалось, что у него болезненно затрещала пара ребер.
- Спасибо тебе, друг, - начал Толстяк, но тут же поправился. - Я хотел сказать, приятель. Если бы не ты, я бы и не узнал, что Дженни здесь. В Аланбурге, - тут он всхлипнул. - В тюрьме.
Карлик подружился с Дженни случайно. Он частенько бродил возле тюрьмы и швырял яблоками в выглядывающих из решеток заключенных. Однажды гнилая груша залетела и в камеру девушки. Она сквозь прутья и поведала ему про свою прошлую жизнь, про Папеньку, и про Толстяка, встреча с которым уже была описана в предыдущих главах.
- Клаус узнал про тебя. Он сказал, что не станет тратить время на пустяки. Он сказал, что ты, - тут нищий запнулся, - что ты отброс. И его времени не стоишь. А я не понял, как это он так понял, что ты отброс? И ведь тогда и я отброс, мы ведь с тобой похожи. Мы ведь человеки. Он сказал, что скоро сводит меня куда-то, где есть десятки таких как ты. Еще лучше. А зачем мне другие, если у них нет ни веснушек, как у тебя, ни такого хорошего голоса?
Тут в решеточном окошке показалась красивое и во всех смыслах аккуратненькое личико (видимо девушка встала на цыпочки). Толстяк было улыбнулся, но тут же глупая улыбка сама собой сползла с его нелепой физиономии. Настолько грустным и опустошенным был взгляд Дженни.
- Я так и знала, что его не зачем о помощи просить. Он же инквизитор. А легче Ни за что меня сюда упекли. Здесь все ни за что сидят. Я здесь, например, из-за Папеньки. Он на меня очень озлобился, жаба треклятая, и попросил Сароса со мной расправиться, а последний меня сюда и засунул. Толстяк, ты меня слышишь?
- Да.
- Я давно хотела тебе сказать. Мы едва знакомы, но ты мне приглянулся с нашей первой встречи. Есть в тебе что-то особенное, что-то хорошее. Ты добрый. А я в своей жизни только двух добрых людей встречала. Тебя и Задохлика - старика, что в Арене служил. Так его называли там, из-за старости и немощности. Но он мне всегда помогал. Когда мне больно худо было утешал меня, рассказывал байки веселые, а один раз вообще от меня собаку отпугнул. Хороший он был. Ласковый. Не обижал никогда никого. Но теперь и он мне не поможет. Убьют, меня Толстяк, как пить дать.
- Да, что же это ты такое говоришь, - проворчал карлик. - С чего это тебя должны убить?
Толстяк молчал. Он вдруг почувствовал, явственно почувствовал тяжесть событий, свалившихся на его пухлые плечи. Дженни между тем продолжала рассказывать:
- Да тут в соседней камере девочка была лет пятнадцати. Ее ведьмой объявили ни за что и ни про что. Сожгли ее сегодня. Просто так. По навету. И со мной что-нибудь сделают. Возьмут и повесят.
Нищий вдруг сжал кулаки и грозно провозгласил:
- Не повесят! Не позволю! Не должно так! Я им покажу, кто тут отброс!
Глава 18
Пыточная была алтарем, краеугольным камнем инквизиторских застенков Аланбурга. Здесь ежедневно признавались в самых страшных и смертных грехах и виновные, и невиновные. Здесь каждый час слышались страшные, леденящие кровь крики. И именно сюда, в мрачное и освещенное тусклым светом пары свечей место, спускаясь вниз по винтовой каменной лестнице, шел Клаус.
Инквизитор шагал по ступеням с гордо поднятой головой и изредка прикладывал холодную бутылку к набухающей на затылке припухлости. Наконец, лестница закончилась, и Клаус продолжил свой путь по темному и узкому коридору. Инквизитор не замечал ни снующих под ногами крыс, ни запаха сырости и горелого мяса. Он был всецело поглощен своими мыслями.
«Моя треклятая голова. Грязный варвар с его пудовыми кулаками родился в рубашке. Как будто знает тварь, что у меня сейчас нет времени искать его и предавать справедливому возмездию. Выбрал время сын собаки, напасть тогда, когда мое будущее на кону. У меня нет времени на пустяки».
Времени у Клауса действительно было катастрофически мало, а потому его сапоги быстрым маршем стучали по холодному полу.