- Все, кто имеет отношение к смерти моей Богини, должны умереть от моей руки. Я убил родственников сопляка. Разбил голову его дяди, задушил тетю, раздавил младенца-кузена. Но это не все. Еще трое должны умереть. Братья ланисты - треклятый Папенька и треклятый Фред - и девка из борделя, проклятая Дженни, с которой мерзавцы перепутали мою Лею.
- Пресвятые боги, ее за что?
- Она виновна в смерти Богини. Пусть косвенно, но вина на ней есть, и она заплатит за это жизнью. А теперь слушай внимательно, инквизитор, рядом с твоим домом стоит груженная соломой телега. В соломе я спрятал трупы убитых тобой Стефана и Феокла. Я не просто так привез их из Эргоса сюда. Я привез их к тебе.
Клаус вскочил с места и помотал головой. Рейган швырнул кочергу в камин, мгновенно подскочил к инквизитору и, сжав его шею крепкими пальцами, прорычал:
- Ты. Найдешь. Способ. Их. Оживить, - после каждого слова обезумевший от переполнявшей его ярости чемпион бил Клауса по лицу. - Ты найдешь некроманта. Он вдохнет жизнь в тела треклятых мерзавцев, а я уже сам отправлю их в преисподнюю. А потом когда-нибудь и сам умру. И на Небе Богиня, прекрасная и цветущая, как дивный сад, встретит и заключит в крепкие объятья того, кто отомстил за ее смерть.
С этими словами баргет схватил инквизитора за шиворот и швырнул его на стол. Клаус, лежа на осколках глиняной посуды и хлюпая вдребезги разбитым носом, с трудом зашевелил опухшими, тяжелыми губами:
- А как ты ее узнаешь, приятель? Тела у нее уже не будет. Прежнее лицо, прежние изгибы фигуры останутся здесь - лежать в гробу в сырой земле. Да, и не думаю, что объятья там будут возможны. Тем более крепкие. Вы ведь будете бестелесными. Она даже отблагодарить тебя не сможет. На Небе, чтоб ты знал, ратуют за целомудрие. Там с этим строго. А касательно некроманта. Ты вроде такой большой и страшный, а веришь в сказки. Некромантов не существует, - усмехнулся он, но тут же, получив удар в живот, добавил. - Но это не значит, что их нельзя найти. Я не смогу. Но я знаю, кто сможет.
Разумеется, эта история не могла обойтись без драки в трактире. А потому уже через двадцать минут зверь арены слушал пьяные песни местных забулдыг и держал в руках пивную кружку, сидя у закрепленного на вертеле жареного поросенка.
Стены здешнего заведения, как и положено, пахли сыростью, а местные посетители - сделанной из картофельных очисток бормотухой. Бормотуха эта была главным изобретением и делом всей жизни хозяйки этого места - грузной женщины без правого глаза. Последняя сидела напротив Рейгана и рассказывала ему про свою жизнь, про рецепт бормотухи, про убытки и доходы.
- Вот все говорят, что муж - это, дескать, хорошо, - помимо прочего говорила она. - Да, вот только, что в нем хорошего? Вот мы с моим, сколько помню себя, все грызлись и грызлись. Он мне навоз в башмаки затолкает, я ему бороду подпалю негодяю. Он мне глаз половником выбьет, я ему скалкой в кровь лицо разобью. Он когда от хвори помер, так я, думаешь, горевала? Да ни в жизнь. Знаешь, я вот стояла тогда у могилы его, а потом, когда родственники наши разошлись, взяла да и плюнула туда от всей души. Проклятьем он моим был, а не мужем, вот как. Эй, здоровяк, ты чего ревешь-то?
Рейган действительно плакал. Уже второй раз за этот день. Он сквозь пелену слез смотрел на смуглое и морщинистое лицо хозяйки и словно пытался узнать в нем знакомые черты своей Богини.
А тем времен стол, за которым они беседовали, оказался в окружение троих мужчин, одежда и внешность которых четко давали понять - стол окружили головорезы. Они были разного роста и умудрялись быть похожими друг на друга - все трое имели одинаковое угрюмое, суровое и тупое выражение лица.
Высокий держал в руках топор, а в одежде придерживался строгости - жилет из парчи на голое тело и простые льняные штаны. Средний поверх камзола накинул кожаный плащ и сжимал ладонью рукоять меча. Низкий нахлобучил на голову шляпу с широкими полями и был одет в робу, перетянутую бечевкой на поясе.
- Ты же варвар, - подал голос высокий. - Ты не должен плакать? Это не по правилам.
- Я проклят, - Рейган поднял взгляд на головорезов. - Когда мне было пятнадцать, состоялся мой первый бой. Я принес отцу головы убитых мной врагов - так требовал обычай. И вот во время пира, посвященного нашей победе, в юрту вождя вошла женщина с пустыми глазницами. Я убил двух ее сыновей. Оставил ее одну, одинокой и беззащитной. Она вырвала себе глаза, чтобы не видеть меня. Она прокляла меня в тот день. Сказала, что каждая, кого я полюблю, умрет. И боги ее услышали. Моя невеста умерла в моих объятьях, Богиню до смерти забили мерзавцы. К чему я это рассказываю? Надеюсь, вы сироты.