Если касаться в большей степени действий 40-й армии, то, как и на любой войне, всякое было. Были герои, смельчаки, показывающие образцы высокого человеческого духа, но встречались и трусы, негодяи. Последних было несравненно меньше. Афганистан оплачен 15 тысячами жизней советских людей, погибших на той войне. Около 40 тысяч солдат и офицеров были ранены и искалечены. Никто не считал и, наверное, уже не сосчитает, сколько десятков тысяч человек переболели гепатитом, малярией, брюшным тифом и лихорадкой. Это была честная солдатская плата за ту чужую войну, и она не может быть позорной. Память человека устроена таким образом, что отметает и хоронит все плохое, с чем человеку приходится сталкиваться, и живет добрым, вечным... Если аккумулировать только негативное, носить в себе моральный груз неимоверной тяжести, не выдержит нервная система, сдаст сердце.
Возвращаясь к моим советническим обязанностям, отмечу такой характерный эпизод во время боевых действий, когда с генерал-лейтенантом Гафаром выполнял задачу по передислокации пограничной бригады из Чимкани в район Кабула. С утра 27 апреля 1988 года командный пункт афганской армии и наша оперативная группа советнического аппарата были обстреляны из гаубиц и минометов. В результате попадания снаряда был убит прапорщик Новиков и контужен начальник группы боевого управления майор Карасев. Радиоперехват показал, что душманы точно знают место расположения нашего КП и, по их данным, «у коммунистов не осталось сил». Нам же оставалось завершить выставление блокпостов и разминировать четыре километра пути до Чимкани, а сил для этого не было.
Генерал Гафур отправился искать новое место для расположения командного пункта, но в районе Нарая мы такого не нашли и приняли решение вернуться назад в район Мурзаки под прикрытие советских войск. Кстати, этот район и был спланирован для нас в качестве основного на всю операцию. Но Гафур решил идти поближе к войскам, в Нарай. А у меня оставался выбор- либо остаться с оперативной группой 40-й армии в этом районе, либо идти с Гафуром.
Естественно, я со своей группой ушел вместе с афганцами в Нарай: какой бы я был советник, если бы остался в безопасности, в оперативной группе своей армии? Когда же обстановка заставила вернуться назад, в Кабуле перепугались, и вместо того, чтобы побыстрее прислать необходимые силы и средства, стали обвинять Гафура и меня в трусости и на второй день прислали нам замену, не поставив ни одному из прибывших конкретной задачи. Вместо меня прилетел генерал-майор Нестеренко, а Гафура сменил генерал-майор афганской армии Имомудин. Меня же, зная, что все обвинения несправедливы, руководство главного советника еще три дня продержало в районе боевых действий, хотя генерал Гафур был отозван еще в первый день. И только 1 мая на президентском вертолете, который оказался в нашем районе, я смог вернуться в Кабул.
По прибытии со всей накипевшей злостью объяснился с главным военным советником генералом Востровым. Напомнил, как мы в Алма-Ате тщательно и всесторонне готовили тактические учения и сравнил с последней безобразной подготовкой операции, когда неподготовленная и не полностью укомплектованная личным составом группировка была отправлена воевать. Я имел на это полное право, так как накануне операции на служебном совещании заявлял ему об этом в присутствии всего руководящего состава, что Вострову тогда сильно не понравилось. После этого эмоционального объяснения он вместе с Зинченко долго успокаивал меня, а я им доказал, что так бездарно управлять людьми, идущими в бой, нельзя.
В итоге нашим сменщикам понадобилось не меньше двух недель, чтобы врасти в обстановку, получить подкрепление и завершить операцию.
При следовании в новый район произошло еще одно событие. Я следовал на бронетранспортере за БТРом Гафура и вдруг увидел, как его обгоняет крытый КамАЗ, который резко остановился, и из кабины выскочил афганский офицер. Он вскочил на подножку БТРа и ударил Гафура по лицу. Охрана тут же скрутила его и бросила на землю. Я подошел и увидел, что разъяренный Гафур подал команду: «Расстрелять!» Мне с трудом удалось остудить его воинственный пыл, а Гафур всегда меня слушал, у нас с ним это была далеко не первая операция. Начали разбираться, в чем дело. Гафур, покрасневший, кричал: «Я командующий фронтом, а этот майор ХАДа меня ударил!..» Я поговорил с несчастным майором, который покорно ждал своей участи. Выяснилось, что группа ХАДа, в которую он входил, размещалась в большой палатке в предгорьях, и в нее угодил реактивный снаряд душманов. Все погибли, майор каким-то чудом остался жив. Вместе с уцелевшим водителем КамАЗа они собрали останки своих товарищей, сложили в кузов и повезли в Кабул. А колонна наших машин в ущелье загородила им выезд.