То же самое и с другими цирковыми животными, да и в зоопарке та же картина. Звери низшего ранга куда настойчивее заигрывают со смотрителями. Силясь доказать свою преданность, они делаются покладистыми, ласковыми. Так ведут себя и большие кошки, и бизоны, и олени, и гривастые бараны, и обезьяны, и многие другие животные. И зоологи это хорошо знают.
15
Дом его — храм. В прихожей на стене висит картинка в рамке: Ганеша, бог с головой слона. Он сидит и глядит прямо перед собой, краснощекий пузан, улыбчивый венценосец, и держит в трех руках разные вещицы, а четвертую простирает вперед — в знак благословения и приветствия. Он непревзойденный сокрушитель препятствий, бог удачи, бог мудрости, покровитель знаний — просто душка. Гляжу на него, и рот у меня тоже расплывается в улыбке. У ног его — верная крыса. Вместо коня. Случись Ганеше тронуться в путь — он седлает крысу. А на противоположной стене — обыкновенное деревянное распятие.
В гостиной, на столе рядом с софой, — маленькая иконка Девы Марии Гваделупской, тоже в рамке: из-под распахнутой мантии ливнем сыплются цветы. Возле нее — обрамленная фотокарточка Каабы в черном убранстве, исламской святыни, которую обступает десятитысячная толпа правоверных. На телевизоре — бронзовая статуэтка Шивы в обличье Натараджи, космического повелителя танца, управляющего движением Вселенной и ходом времени. Он танцует над поверженным демоном тьмы, театрально простерев все четыре руки и упершись одной ногой демону в спину, а другую удерживая в воздухе. Когда Натараджа опустит эту ногу, время, говорят, остановится.
Алтарь — на кухне. Он помещается в буфете, где вместо дверцы — резная арка. За дверцей — желтая лампочка, чтобы по вечерам алтарь подсвечивался изнутри. За маленьким алтарем — две картинки: сбоку — все тот же Ганеша, а посередине, в широкой рамке, — улыбающийся синий Кришна играет на флейте. У обоих на лбу, поверх стекла, — точки из красно-желтого порошка. На медном блюде, на алтаре, — три серебряные статуэтки-мурти. Он называет их по именам: Лакшми, Шакти, богиня-мать, в обличье Парвати, и Кришна, на сей раз в образе игривого младенца на четвереньках. Между богинями — каменный лингам Шивы в йони, похожий на половинку авокадо с торчащим изнутри обрубком фаллоса, — индуистский символ мужского и женского космических начал. По одну сторону блюда — маленькая раковина на подставке, по другую — серебряный колокольчик. Рассыпанные рисовые зерна и полуувядший цветок. Многие вещицы помечены теми же желто-красными точками.
На нижней полке — разные культовые предметы: кувшин с водой; медная ложка; лампадка с фитильком, свернутым колечком в масле; курительные палочки и блюдца с красно-желтым порошком, рисовыми зернами и кусками сахара.
В столовой — еще одна Дева Мария.
Наверху, в кабинете, рядом с компьютером, — медный Ганеша, сидящий скрестив ноги; на стене — деревянный Христос на кресте, из Бразилии; а в углу — зеленый молитвенный коврик. Христос поразительный: Он и впрямь страдает. Коврик лежит просто так, вокруг — пусто. Поодаль от него на низкой полке — книга в матерчатом переплете. На обложке — единственное арабское слово из четырех букв: алеф, лям, лям и га. Слово это означает по-арабски «Бог».
16
Все мы рождаемся как будто свободными — разве нет? — от всего и вся, даже от религии, и так и живем, пока какой-нибудь добрый дядя не возьмет нас за руку и не приведет к Богу. Однако для большинства из нас на этом все и заканчивается. А если продолжается, то скорее во вред, чем во благо: со временем многие и впрямь теряют веру в Бога. У меня же — другая история. Вместо упомянутого «доброго дяди» была старшая матушкина сестра, дама далеко не самая современная, — она-то и привела меня в храм, еще совсем младенцем. Тетушка Рохини с восторгом приняла новорожденного племянника и тут же решила поделиться радостью с Богиней-Матерью. «Пусть это будет его первый выход в свет, — сказала она. — Вот и самскара!» Спору нет — символично. Дело было в Мадураи[7] — так и началась моя жизнь бывалого странника, с семичасового путешествия на поезде. Впрочем, не это главное. С поезда мы отправились прямиком к индуистскому святилищу: матушка несла меня на руках, а тетушка то и дело ее подгоняла. Я мало что помню о том первом моем хождении в храм — разве только легкий запах благовоний, смутную игру света и тени, зыбкое пламя светильников, размытые цветные блики, духоту и ощущение тайны, исходившее отовсюду. В душу мне заронили зерно святой веры, размером с горчичное семя, и оставили вызревать. Так оно и прорастает во мне — по сей день.