Азин брёл по коридору, не замечая никого вокруг, не отвечая на приветствия коллег. Он автоматически вызвал лифт, спустился в подвал, прошёл подземным переходом в морг и открыл дверь в прозекторскую. В этом закутке он провёл больше десяти лет. Над столом, где писались заключения, до сих пор висели его личные фотографии. Кабинет заведующего, куда он переехал семь лет назад, по-прежнему оставался «новым офисом».
Закрыв за собой дверь, Азин продолжал стоять, словно вспоминая, зачем зашёл. Из-за перегородки выглянул взъерошенный интерн.
— Здравствуйте, Александр Ильич.
— Да, — ответил Азин.
Ученик посмотрел поверх очков, соображая, правильно ли он расслышал ответ.
— Вы кого-то ищете?
— Нет, — Азин покачал головой, — и, развернувшись, покинул прозекторскую. Молодой человек, проводив его удивлённым взглядом, дождался, когда захлопнется дверь, на случай, если Александр Ильич всё-таки вспомнит, зачем заходил, и вернулся к своей работе.
Вне всяких сомнений, все в госпитале знали о произошедших убийствах и записках, в обоих случаях обращённых к Азину. Ни у кого, включая следователя, не было мало-мальски правдоподобной версии, объясняющей произошедшее и при чём здесь Азин. Все вспоминали интервью доктора с корреспондентом, где оба шутили над идеей написания детективного романа, но разве можно принять это за версию? Полиция опросила патологоанатома на предмет, знал ли он погибших и есть ли у него какие-либо идеи, почему убийства были «посвящены» ему. Но Азин уверял, что сам находится в неведении.
В кармане халата затрещал телефон:
— Александр Ильич, здравствуйте, это Геннадий.
— Да, я узнал, — Азин, не дойдя до кабинета, остановился, словно начавшийся разговор должен был определить, в каком направлении ему продолжать двигаться.
— Александр Ильич, я, конечно же, не первый и далеко не последний, кто хотел бы с вами встретиться для беседы, но, благодаря нашему недавнему интервью, смею надеяться на некоторые преимущества перед остальными.
— Да, приезжайте прямо сейчас, — доктор продолжил свой путь по направлению к кабинету заведующего. — Следующую пару часов я свободен.
Приближалось время традиционного чаепития. Капа любила подчеркнуть, что следует английским традициям «5 o'clock tea».
— Знаешь ли ты, друг любезный, — наливая воду в чайник, обратилась она к Геннадию через раскрытую дверь в его кабинет, — что традиция чая 5 o'clock принадлежит английской герцогине Анне VII Бедфордской. Она с трудом выносила долгие перерывы между ранним ланчем и поздним ужином и ввела моду на чай с печеньем в неурочное время. А упрочила традицию королева Виктория, которая сразу после коронации попросила чашку чая.
Не дожидаясь ответа со стороны Гены, Капа насыпала заварку в маленький чайник и проговорила:
— На чай в высшее общество попадали только по приглашению, что считалось отличной возможностью завести знакомства.
Чайник закипел. Капа, налив воды в заварочный, плотно закрыла его крышечкой и накрыла специальным для этого случая толстым полотенцем.
— Англичане пьют разные сорта чая в разное время суток, знаешь ли ты об этом? — продолжила Капитолина свой монолог, обращённый к Геннадию. — Утром тонизирующий English breakfast, в середине дня English tea, для 5 o'clock подойдёт English Afternoon, который сочетает крепость и мягкость вкуса, а вечером мягкий, спокойный Earl Grey.
Капа направилась к холодильнику, достала сливки и наполнила сливочник.
— Англичане не пьют чай с лимоном, как русские. Зато с молоком пьют много и часто, — старушка взяла из шкафчика чашку и, наливая в неё сливки, пояснила: — Двести лет назад фарфор в богатых домах был так тонок, что в него боялись наливать кипяток. Поэтому сначала наливали молоко или сливки (лично я предпочитаю сливки), а затем горячий чай. Причём именно в такой последовательности для сохранения вкуса!
Геннадий появился на пороге кабинета.
— Я еду к Азину, — бросил Гена, на ходу надевая куртку.
— Будь осторожен, — Капа посмотрела поверх очков. — Любители чёрного юмора советуют держаться подальше от госпиталя, чтоб не попасть в следующую главу.
Но журналист уже бежал к парковке, где его ждал старый «фольксваген».
Азин пил кофе и наблюдал за быстро меняющейся за окном картинкой. Солнце уже светило по-зимнему, но оттого, что в кабинете было жарко, его сияние нарушало зимнюю идиллию, создавая впечатление, что и там, за окном, нет холодного ветра и пощипывающего щёки морозца. Издалека стремительно приближалась тёмная, тяжёлая туча, нависая низко и угрожающе. Уже пролетали отдельные снежинки, и по тому, как хаотично они кружили в воздухе, было понятно, что вместе со снегом туча принесет и ветер. Лишь тонкое стекло защищало от приближающейся бури, рождая иллюзию спокойствия. И вот серый край наполз на солнечный диск и начал слой за слоем натягивать на него свои снежные лохмотья. Но солнце не желало гаснуть и долго пробивалось отдельными лучами, пока не исчезло вовсе. И тут, вместо бури и снежного шквала, всё успокоилось, ветер стих, небо больше не казалось грозным. Из него повалили снежные хлопья, большие и мягкие, как куски ваты. Они падали медленно — то ли лениво, то ли важно — и всё это казалось некой зимней кульминацией: и побеждённое, пропавшее с неба солнце, и никуда не спешащие гигантские снежинки. Чёрные деревья растопырили пустые ветки, пытаясь поймать пролетающие хлопья, чтоб соткать из них белые рукава…