Говоря о личности, он подчёркивает её уникальность — личность включает в себя всех и каждого из потомков Адама. От Адама произошло человечество, он — не миф и не символ, а историческая реальность. И вот этих всех людей — уже умерших, живущих и имеющих ещё родиться на Земле — отец Софроний жил как одного человека. Человек есть образ Божий, и должен чрез свою аскетическую борьбу действием Духа Святого в нас стать подобным Богу. Бог по данному нам Христом откровению есть Троица Ипостасей, Личностей, и тем не менее Бог Един. Три Личности — единый Бог. Апостолы видели Христа и своею жизнью познали, что Он — Сын Отчий, пришедший от Отца и вознёсшийся к Отцу. Христос явил им Отца, а после Тайной Вечери возвестил и о Духе Святом, Утешителе, Которого даст им Отец[28]. Христос не раз говорил Своим ученикам о Духе как о Личности, и они познали Его как Личность в день Пятидесятницы. В Боге — Три Личности, не три Бога. Поэтому, когда мы молимся, то говорим: «Отче, Сыне и Святый Душе, Боже мой», но не «Боги мои». Чтобы выразить эту истину богословски понадобилось три века жизни в Церкви.
И о человеке апостол Павел и всё церковное учение говорят, как о едином теле. Все мы — члены одного тела[29]. Скажем, если я защемил палец автомобильной дверью, то не только палец сильно болит — волосы встают дыбом, в ушах звенит, всё тело содрогается. Тело — единый организм, так же как и человечество — один человек. Тело Христа — это Церковь, членами которой мы являемся. Много членов, все разные — но тело одно. И личность — это тот, кто уже сейчас живёт в себе самом всё человечество, от первого до последнего родившегося от жены. Ставший личностью человек в вечности становится всецелым, единым телом. Каждая личность будет обладать всем телом так же как Отец есть Бог, Сын — Бог и Дух Святый — Бог. В математике при умножении единицы на единицу будет всегда единица, даже если умножать её бесконечно. Так и бесконечное человечество остаётся всегда единым, и каждый из нас должен стать единым, что на психологическом уровне означает относиться к ближнему как к самому себе.
В начале беседы я упомянул о случае с сестрой, приехавшей из Франции, о которой молился отец Софроний и который знал о часе её приезда. Он знал, что она голодная, однако просто знать — ещё ничего не значит, надо — чувствовать другого человека, заботиться о нём. Зная самого себя — что тебе нравится и что нет, что мучает и что утешает — ты можешь любить и ближнего как себя, не делая ему того, чего не хочешь, чтоб делали тебе. Или как говорит Христос: Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. Заметьте, Господь придаёт этой заповеди положительное содержание. Личность — это тот, кто относится к ближнему как к самому себе, для кого жизнь другого — есть его собственная жизнь. Живя на земле, мы не можем постигнуть глубину понятия личность, нам откроется её величие лишь в будущем веке. Но для некоторых, для таких как отец Софроний, уже в земной жизни было дано ведение о том, что такое личность.
Братья и сёстры, вот что такое Церковь, и именно это нам должно искать в Церкви. Мы воспринимаем Церковь и её традицию как правила, как каноны, чины, догматы, службы и так далее. Но живя рядом с отцом Софронием, стало понятно, что всё в Церкви — не чья‑то выдумка, а выражение личного опыта. Скажем, что такое богослужение? Это — выражение жажды найти жизнь непрестанной молитвы. Зная, что не все могут жить такой молитвой нам была предложена форма, которая по силам более — менее здоровому духовно и телесно человеку, чрез которую он может стать ближе к Богу.
Когда я стал монахом, то дети, видев меня, спрашивали: «Почему вам нельзя есть мясо? Почему вам нельзя жениться? Почему нельзя ездить домой?» Я задумался, и благодаря им, понял, что нам не то, что бы нельзя, нам — не нужно. Мне нельзя жениться? Но меня никто не останавливает. Дети говорят: «А что на это скажет отец Софроний?» «Думаю, что если я захочу, он позволит мне, и возможно даже благословит». Впоследствии я понял, что он действительно так поступил бы, если бы я очень — очень хотел жениться. Может он был бы печален, но разрешил бы. «А Вы можете поехать домой?» «Домой? — говорю, — но мой дом здесь…» «А есть мясо?» «Есть мясо? Не хочется, пост представляется чём‑то более важным для нас». Вдруг мне стало ясно, что правила даны не для того, чтобы связать монаха и его жизнь. Правила отражают чью‑то жажду и образ жизни, и те люди оставили нам уставы в помощь. Для здоровых людей они подходят, для больных или пожилых — иная мера, соответствующая их состоянию. Если у человека есть призвание к монашеской жизни, то эти правила соответствуют, согласуются с его внутреннем стремлением. Мы не против мяса, не против супружества, не против родного дома, который оставили, просто мы ищем нечто большее, вечное. Не по презрению оставили мы всё сие. И то, чего жаждет найти сердце, хочется искать с теми, кто ищет и хочет того же.