В 1948 году началось новое движение, приведшее к разрушению нашего языка. В период между двумя мировыми войнами румынский язык стал всего лишь одним из бестолковых диалектов французского языка. Я даже не узнаю в нем румынского языка, хотя с самого своего рождения говорил именно на нем. Впрочем, благодаря тому румынскому мне позже было легко выучить французский.
В Румынию я вернулся в 1993 году, и удивился, что если бы не знал английского и французского языков, то просто не понял бы, о чем говорят окружающие меня люди. Появилось не только много иностранных слов из американского компьютерного сленга, изменилась сама языковая структура. Конечно, подобная порча и засорение происходит не только с румынским, все языки сейчас напичканы наукообразными словечками и теряют простоту. Например, вместо того, чтобы спросить: «Где вы находитесь?», предпочитают говорить: «Сообщите свои координаты». И так далее. Похоже мы живём в эпоху, когда творить что‑то прекрасное нам не дано, так как все что мы видим вокруг — это скорее процесс разложения, разрушения, причём на всех уровнях. В этом смысле картины Пикассо являются своего рода пророчеством о нашем времени.
Я думал, что хотя бы в Церкви мы можем что‑то созидать, что хотя бы церковный язык сохранит красоту и силу. Переводя книги на румынский, мне казалось, ещё возможно что‑то исправить, облагородить язык. Однако сегодня я уже и на это не надеюсь. Современный человек просто не понимает, что есть слово, в чем его тайна. В школах нас учат, что язык существует лишь для обмена информацией друг с другом. Конечно, это верно, если мы понимаем слово «информация» на газетном уровне. Но ведь слово «информация» можно понимать и иначе, то есть как «формирование» в человеке новых клеток на генетическом уровне. От родителей рождается плод, который наследует их генетику, в результате чего ребёнок бывает похож на своих отца и мать. Если мы будем понимать слово именно в таком смысле, то наше понимание, отношение к слову будет иным. Я надеялся, что люди придут к такому взгляду и пониманию значения слова, однако, убеждаюсь, что понимают это как раз те, кто использует слово для разрушительных целей, кто стремится испортить языки. Разрушь язык, и ты сможешь властвовать над людьми. Энергию слова можно использовать как во благо, так и во зло. Слово есть энергия, и кто понимает это, умеют использовать сие в своих целях. Делается это втайне от людей только потому, что люди не задумываются о духовных понятиях, живут не внимательно. Казалось бы мы, церковные люди, должны сознавать это яснее всех, и однако даже в Церкви мы стремимся изменить священный язык, переделывая вековые литургические тексты на современный лад. Подобная тенденция наблюдается и в Греции, и в России, и в Сербии, и в Румынии. В Англии такие переводы были осуществлены ещё в 60–е годы, и оказалось, что кроме вреда они ни к чему не привели. Стремились сделать язык более приемлемым для современных людей, и обманулись. Теперь на этот путь заблуждения встаёт весь церковный мир: епископы, богословы, миряне не понимают в чем сила и значение слова, и желают все переделать на «понятный» язык. Удивительно, что такие нововведения приемлются подавляющим большинством людей, и если кто‑то пытается хранить или вернуться к тому, что всегда было в Церкви, то его обвиняют в новаторстве.
Читая святых отцов, я не раз отмечал, насколько они были внимательными к слову. Сам я всю свою жизнь провёл так или иначе в изучении слова. Родители, читая вслух прекрасные стихи, привили мне с раннего детства любовь и чувство красоты. И теперь я думаю, что многие поэты ощущают силу слова именно потому, что соприкасаются с его духовной составляющей, однако выражают они свой опыт, как правило, на мирском уровне. Если бы поэт сознавал, с чем имеет дело, то возможно стал бы пророком, то есть служителем слова в высшем, литургическом смысле. Помню в школе, молясь перед началом занятий (как это было принято тогда в Англии), на меня производило особое впечатление сила молитв. Иногда я даже ловил себя на том, что мыслю о некоторых вещах понятиями и выражениями Библии. Однажды, увидев какое‑то изображение и внизу его надпись из книги Исайи, я был потрясён так, что те несколько священных строк и после долго жили в моем сердце. Подобные встречи со словом, затрагивающим глубины нашего существа, суть не простые явления. В данных случаях слово, как я говорю, является «информацией на генетическом уровне», то есть живущим и действующим духовно. В детстве я не сознавал, как сие происходит, но я всегда любил такие встречи с живым словом. Кажется, тогда же я начал читать и Библию на древнеанглийском языке. Было необычно её читать, не все было понятно (впрочем, не настолько, чтобы труд сей был каким‑то неприподъемлемым). Иногда у меня возникали вопросы, и мне хотелось узнать на них ответы, уразуметь смысл Писания. И вот, мне попадает в руки современный перевод Библии. Я обрадовался, подумав, что там будет все намного понятнее, чем на древнем языке. Но, прочитав несколько глав, разочаровался, закрыл книгу, и больше не читал Библию ни на каком другом языке, кроме древнего.