— Придется два раза в неделю выпускать, — жаловалась Лиза.
Комсомольцы смеялись, говоря:
— Сама виновата! Говорила: пишите, — вот мы и постарались!
И газета с каждым номером становилась все живее.
Однажды Ваня созвал членов редколлегии, предупредив их никому о собрании не говорить, особенно Вете. Ребят заинтересовало приглашение. Явились все и очень быстро. Буренков не стал терять времени:
— Вот что, товарищи, — начал он, — через два дня день рождения Лизы. Ей исполнится семнадцать лет. Надо как-то отметить этот день. Как вы думаете?
— Понятно, надо, и обязательно! — дружно закричали собравшиеся.
— Тише! Не все сразу. Времени у нас нет. Нужно по деловому. Каждую минуту Бета может прийти. Что вы предлагаете?
Все замолчали, готовых предложений не было. Ване хотелось сообщить товарищам свой проект. Коля заметил это и насмешливо сказал:
— Говори, Ванька! Ты, должно быть, все уже обдумал.
— Я не знаю, согласитесь ли вы. Я предлагаю… План Буренкова понравился. Его одобрили. Распределили обязанности и мигом разошлись. Лиза ничего не знала о затеях товарищей, а те уже что-то делали. Надя им помогала.
Лиза проснулась, как обычно, рано. В новом платье она выглядела нарядно и очень хорошенькой. Когда Лиза вошла в столовую, ее окружили:
— Поздравляем тебя, Лиза, с днем рождения! — сказала Нина.
— А это наш подарок тебе!..
На белой, такой привычной стене висел новый номер стенгазеты. Сверху крупными буквами было написано:
«ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК»
Посредине был помещен нарисованный акварелью портрет девушки.
Ребята наперебой стали показывать Вете в стихах и прозе написанные поздравления и приветствия.
— Портрет твой нарисовала Нина. По-моему, ты очень похожа, и румянец у тебя бывает такой, когда ты волнуешься. Мы просили сделать тебя полнее, — так лучше, правда? — спросила Маша.
— Мы даже написали под ним: Наш редактор.
Лиза улыбнулась. Она и без подписи узнала себя!
В этот день всем хотелось ее порадовать. Даже Соня преподнесла вышитый платочек.
Ваня старался больше всех. Он не любил девчонок, но Лизу считал не хуже мальчишки.
Вечером пришла Татьяна Васильевна. Она привыкла бывать в детдоме и хорошо знала воспитанников. Лиза танцевала с Колей. Увидев Татьяну Васильевну, подбежала к ней. Татьяна Васильевна залюбовалась девушкой.
— Поздравляю тебя, Лиза! Вижу по сияющим глазам, что день рождения ты хорошо провела.
— Это самый чудесный день в моей жизни! — сказала девушка. — И здесь собрались мои настоящие, верные друзья!
— Хорошо, что тебя так любят. Кстати, райком хлопотал тебе право жить здесь до окончания школы.
Лиза хотела ответить, поблагодарить, и не могла вымолвить слова. Ее давно мучила мысль, что по возрасту она не может оставаться в детдоме. Она молча сжала руку Татьяны Васильевны. Та поняла ее состояние и, желая отвлечь, потащила танцевать.
Заметив одиноко сидящую Галю, доктор подошел к ней.
— Скучно?
— Что вы, Дмитрий Яковлевич! Я так рада за Лизу. Такой веселой я никогда ее не видела. И как к ней идет синее платье! Это мы ей сшили…
Доктор выделял Галю среди воспитанников. Она никогда не жаловалась, терпеливо переносила страдания. Ее не надо было ободрять, она сама всегда приходила на помощь другим.
После летнего отдыха девочка окрепла, и Дмитрий Яковлевич надеется, что она сможет перенести сложную и опасную операцию. Но удастся ли поставить ее на ноги? — вот что мучит доктора.
Он хочет пригласить специалистов. Пусть они решат судьбу Галины.
Маша, узнав, что доктор собирается показать Галю специалистам, не давала ему прохода. Просила скорее их позвать.
— Дмитрий Яковлевич, если они решат, что можно сделать операцию и Галочка станет ходить, вы понимаете, что это для нас значит! Доктор, дорогой, хороший, мы никогда не забудем, что вы сделали для нас!
Просьбы Маши, ее горячая уверенность, что подруга должна, обязательно должна поправиться, смущали доктора. Он сердито говорил Маше.
— Откуда ты взяла, что Галя будет ходить? Ей сделают сейчас небольшую пробную операцию.
Но Маша и слушать не хотела, она была уверена, что Галю поставят на костыли.
— Разубедить тебя я не могу. Об одном прошу: не передавай Гале то, о чем говорила со мной. Ей же будет невыносимо тяжело, если ты уверишь ее в возможности ходить, а операция не удастся.
— Я понимаю, доктор, и говорю так только с вами. Галочка ничего не будет знать. А мне вы скажете всю правду.
Доктор видел, что не пустое любопытство, а глубокая любовь руководила Машей, и обещал ничего не скрывать от нее.
В день консилиума Галина почти не волновалась. Она не допускала мысли, что ее могут вылечить. Ей давно говорили, что это невозможно. Зато Маша не находила себе места. Специалисты совещались слишком долго. Она все время ждала у двери кабинета доктора. Девушка боялась даже на минутку отойти.
Наконец, открылась дверь. Вышли двое в белых халатах и Дмитрий Яковлевич. Они о чем-то говорили очень тихо. Маша хотела идти за ними, но в это время в дверях кабинета появилась Галя. Она была страшно бледна и едва двигалась.
— Галечка, ты устала! Что они тебе сказали?
— Да ничего. Измучили! Так долго осматривали… Оперировать, говорят, нельзя. Надо сначала какие-то процедуры делать месяца два-три. Тогда видно будет. Я же знала! Каждый осмотр так кончается! Не надо об этом думать, Машенька! — Галя тяжело вздохнула.
Уложив измученную девушку в постель, Маша пошла искать Дмитрия Яковлевича. Он был один, в кабинете.
— Как Галя?.. — спросил он Машу.
— Страшно подавлена и измучена.
— Ничего. Лучше ей пока не знать!
— Доктор! Разве операция возможна?
— Кажется… Да, кажется, есть надежда… Только ты молчи!..
Глава пятая
Окончен рабочий день. Тамара Сергеевна задернула занавески, зажгла настольную лампу. В директорском кабинете стало по-домашнему уютно.
Тамара Сергеевна разложила на столе книги, газеты, журналы. Просматривает их, делает выписки. Готовится к докладу. Она охотно выступает по поручению райкома, но времени у нее мало: детдом, забота о маленькой дочке заполняют весь день.
Она любит вечерами заниматься в детдоме. Здесь тихо и легко сосредоточиться.
Кончив занятия, Тамара Сергеевна спустилась в первый этаж. Проходя мимо пионерской комнаты, заметила там свет. Открыв дверь, она увидела Дубкова, стоявшего на табурете с поднятой рукой:
Читайте, Завидуйте, Я — Гражданин Советского Союза,— с большим чувством декламировал он.
При появлении директора мальчик спрыгнул на пол и хотел что-то сказать, но остановился, виновато опустив голову.
— Почему ты ночью читаешь, Дубков? — спокойно спросила Тамара Сергеевна.
Коля упрямо сжал губы. В такие моменты от него ничего нельзя добиться. И настаивать, требовать — невозможно. Он сразу же становится грубым и уже не владеет собой.
Тамара Сергеевна хорошо знала своих воспитанников, особенно Дубкова, и ласково сказала:
— Иди спать, а завтра расскажешь, почему надо было ночью читать.
Мальчик поднял голову, упрямая складка разгладилась, и он по-детски доверчиво сказал:
— Я выучил сегодня это стихотворение. Мне так оно понравилось. Лежал и шепотом повторял его. Потом очень захотелось вслух прочитать. Я и прибежал сюда. Я знаю, что нарушил порядок, плохо поступил… Мне теперь стыдно перед вами и товарищами, а тогда… тогда я ни о чем не думал: уж очень хотелось громко прочитать Маяковского! Извините меня…