По существу, опыт продолжался. То, что было проверено и подтверждено на человекообразных обезьянах, теперь испытывалось на человеке. В этом основной смысл, значение происходящего. На карту была поставлена не только жизнь исследователя, но и судьба идеи, которой эта жизнь подчинена.
К вечеру стало ясно, что сыворотка действует отлично.
После выздоровления Заболотный подвел итоги первому этапу работы. Десятки чумоподобных болезней были сведены к одной; значит, вместо десятков различных направлений наука могла сосредоточить свои силы на одной цели. Человек создал себе первое, пусть еще не вполне совершенное, оружие против чумного микроба — вакцину Хавкина, уменьшающую возможность заболевания, и противочумную сыворотку. Это еще не означало полного решения вопроса, но уже избавляло от прежнего ощущения бессилия. Был раскрыт фронт чумы на всем его огромном протяжении, и стало известно, в каких направлениях распространяется болезнь из основных очагов.
И, кроме этой боевой географии болезни, существовала догадка, как хранит земля микробы чумы, чумную инфекцию, через какие каналы передает ее человеку. Но пока это только догадка. Она определяла главное направление исследований. Догадку необходимо было обратить в точное знание.
Дома
Теперь, когда все это осталось в прошлом), можно мысленно представить себе весь ход работ от Ветлянки и Бомбея, от того момента, когда Заболотный, а за ним и другие ученые высказали предположение, что степные грызуны несут в себе чуму от одной эпидемии к другой. Если бы тогда к словам замечательного русского исследователя прислушались чиновники в правительственных канцеляриях Российской империи и других стран, возможно, удалось бы предотвратить последующие эпидемии и сохранить множество жизней.
Но работать приходилось почти в одиночку.
Иногда, раз в несколько лет, Заболотный позволял себе отложить дела и уехать в свою Подольщину. Увидев наконец мазанки, утопающие в цветении садов, ощутив теплый ветер, так непохожий на резкое и жаркое дыхание степей Монголии или гор Хингана, Заболотный чувствовал, как он соскучился по родным местам. Мелькала мысль: хорошо бы сюда совсем, на всю жизнь! И столько воспоминаний наполняло грудь, что со станции Крыжополь он почти бежал, не останавливаясь, до самой Чеботарки, до знакомой хаты с вишнями и яблонями вокруг.
И сразу, вооружившись лопатой, отправлялся с отцом в сад. Отец, стоя поодаль, говорил нечто односложное, что для постороннего уха ничего не значило, а для Даниила Кирилловича переводилось: «Вот, мол, ничего, все-таки ты не отвык». Потом незаметно отец и сам принимался за дело.
Жаль, что приходилось вскоре отрываться от работы, — мать звала обедать.
Вечером! отец спросит, осторожно, будто это и не очень интересно, а говорится так, к слову:
— Надолго ли?
Даниил Кириллович ответит, что на месяц, может быть на два, и, словно убеждая себя, добавит:
— Надо отдохнуть. По-настоящему отдохнуть!
Но пройдет неделя или две. Ночью он лежит без сна. В воображении возникают перед ним кочевья, палатки, переполненные больницы... Такая непреодолимая тревога охватывает сознание, что сейчас бы собраться и уехать. Ведь на учете каждый человек и каждый день. Может быть, пока он здесь, где-либо близ границ России — в Тибете или Индии, в Аравии или Китае — снова вспыхнула эпидемия.
И вот опять поезд везет его на север, из Подолыцины в Петербург. И время: надвигаются события, которые потребуют участия всех лучших сил русской науки.
В поисках „того, чего нет66
В начале XX века чума появилась в Одессе. Отрядом врачей, защищавших город, руководил на этот раз Николай Федорович Гамалея. Имя этого ученого уже в ту пору было связано с замечательными достижениями науки. Он был участником победоносной борьбы с одной из самых опасных болезней и с ее союзниками, которыми оказались «ученые» Америки, Франции, Австрии, Португалии.
Хочется напомнить здесь, как это произошло.
Луи Пастер разрабатывал свой метод предохранительных прививок против бешенства. Он торопился, как никогда прежде. Ведь в те времена человек, которого укусила бешеная собака или волк, был обречен, никакие силы уже не могли спасти его. А тут открывалась такая чудесная возможность вытеснить смерть и из этого ее гнездовья.
Опыт сменялся опытом. Все подтверждало правоту исследователя. Казалось, от многочисленных, превосходно удавшихся экспериментов на животных можно переходить к спасению обреченных больных.