— Тарабаганы?— спрашивают они. — Кто видел своими глазами больного тарабагана?
Никто!
И почему географическая среда обитания — ареал распространения тарабаганов огромен, а границы чумы не совпадают с ним, лишь отдельными пятнами покрывая эту территорию?
И почему, с другой стороны, болезнь появляется в тех районах степи, где тарабаганов совсем нет, например в При- каопии?
Вы скажете, что там есть другие виды грызунов, что путь болезни в разных географических зонах различен. Но зачем искать ответы на сотни вопросов, когда напрашивается гипотеза проще и яснее. Человек—единственный носитель чумной инфекции: живой человек — в эпидемию, труп — между эпидемиями.
«Мертвый мост» — так Заболотный окрестил про себя новое направление.
Этот «мертвый мост» рос с угрожающей быстротой, завоевывая новых и новых сторонников.
Специальная экспедиция Шурупова, отправившаяся в места недавних эпидемий, привезла в запаянных ящиках двести проб, взятых из могил людей, год назад умерших от чумы. Из двухсот проб семнадцать дали рост подозрительных, чумовидных культур.
Только семнадцать из двухсот, и только подозрительных!
На крайне зыбких основаниях строился этот «мертвый мост». Все же многие в него верили. Гипотеза подкупала ясностью и простотой.
Что мог противопоставить ей Даниил Заболотный? Долгие, неустанные и безуспешные поиски живых носителей болезни в природе? Глубокую убежденность в том, что, только настигнув и тщательно изучив этих живых носителей, .можно перенести битву против чумы с тех рубежей, где она происходит сейчас — в больницах, на эпидемиях, — в природу, вне зоны человеческих жизней, человеческого общества?
Верить — мало, надо — доказать! Через много лет Павлов скажет:
«Как ни совершенно крыло птицы, оно никогда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого».
Воздуха фактов нехватало Заболотному для того, чтобы его учение стало оружием в руках человечества. Он искал все эти годы честно, не жалея сил и не щадя жизни, но не нашел.
Значит, надо искать еще напряженнее!
В Маньчжурии предстояло встретиться не только с нынешней эпидемией, которая в эти дни и часы с быстротой урагана распространялась от своего центра на запад и северо-запад — к границам бибири, на юг и юго-запад — к центральным областям Китая, на восток — к берегу океана, но и с самой историей чумы, со всем, что соединяет каждую новую вспышку этой болезни с ее прежними и будущими ударами.
Московский пункт
Главное заключалось в том — хватит ли людей для борьбы с болезнью.
Оказалось, что слово «чума», заставлявшее тысячи и десятки тысяч людей в панике бежать, не только отталкивало, но и притягивало. Навстречу бегущим ехали добровольцы из Петербурга, Москвы, Томска.
Еще в гимназии Марию Александровну Лебедеву прозвали «лебедем». Она не была красивой — худенькая, маленького роста, с большими серыми глазами, которые, задумавшись, закрывала, как бы пытаясь тонкой, просвечивающей стенкой век отгородиться от всего, с чем она не могла или не хотела примириться. Прозвище «лебедь» сохранилось за ней на всю жизнь, может быть потому, что у окружающих всегда было ощущение, что вот сейчас она' с ними, а через день, повинуясь законам своего особого мира, расправит крылья и улетит неизвестно куда.
Уйдя из семьи, она, работая день и ночь, накопила денег и уехала в Женеву учиться. А кончив курс, хотя представилась возможность остаться при кафедре, отправилась на окраину России — в район севернее Красноярска.
Ее лечебный участок протянулся на пятьсот верст. Тайга. Корни деревьев непрочно укрепились в тонком слое почвы над вечной мерзлотой, а’ древние стволы в таком диком беспорядке разметаны ветром, будто это не местные жители, а стрелы, прилетевшие с другой планеты, еще колеблющиеся от неизрасходованного напряжения.
В Красноярске Лебедеву честно предупредили:
— Работать будет очень трудно. Население кочевое, редкое — один человек на сто квадратных верст. Врачу приходится браться за все — от сложных операций до акушерства.
Она внимательно выслушала, но не отказалась. Участок пустовал уже два года, с тех пор как умер ссыльный врач Изоргин. Если бы она переменила решение, и в эту зиму не нашли бы другого работника.
Да и почему, если трудно, через это трудное должен итти другой!
Больше всего она боялась хирургической работы. За плечами был только месяц стажирования в клинике под наблюдением профессора, а этого совсем недостаточно для начала самостоятельной врачебной деятельности.