Утром, на заседании конференции, кто-то из делегатов во время выступления Заболотного бросил реплику:
— Прежде всего — осторожность, разумная осторожность в выводах.
Была ли это только осторожность?
Ближе к окраинам архитектура города становилась разнообразнее. Появились здания с плоскими крышами — такие строят в Монголии, где ураган может сорвать обычную двускатную крышу. В ямах, откуда брали глину для построек, образовались пруды с густой темнобурой водой. Следы пожарищ и заколоченные лавки виднелись здесь чаще, чем в центре, — следы, которые настойчиво напоминали об истории города.
В 1840 году английские солдаты были посланы в далекую страну, чтобы заставить китайцев покупать опиум у Ост-Индской компании. В историю эта позорная экспедиция вошла под названием первой опиумной войны. В 1856 году, когда китайцы задержали «Arrow» — английское каботажное судно с грузом контрабандного опиума, — англичане послали новую карательную экспедицию в Китай. Так началась вторая опиумная война. Опиум для Китая — не менее страшное бедствие, чем чума. Раньше Заболотному никогда не приходило в голову, что можно чем-то, кроме соображений чистой наживы, попытаться оправдать эти грабительские войны. Люди не хотят отравляться опиумом — надо заставить их сделаться наркоманами, потому что это выгодно и приносит верный доход. Убийцы из Ост-Индской компании имели защитников — армию Британии: опиум сокращает продолжительность человеческой жизни, но приносит доход, поэтому следует убивать во имя широкого распространения опиума.
До сих пор для Заболотного Англия Ост-Индской компании и английская наука отделялись друг от друга непроницаемой стеной. Теперь становилось ясным, что, кроме науки Гарвея и Дженнера, существовала и другая — мальтусовская. Ее, эг} мальтусовскую науку, распространяли сотни и тысячи проповедников, вроде маленького человечка, пишущего для десяти миллионов читателей Америки. Она пропитана отравой, и все чаще за старыми, благородными словами о борьбе за человеческие жизни можно было расслышать почти неприкрытое равнодушие к человеческой жизни, нежелание бороться за нее, почувствовать то исчезновение цели, без которой наука превращается в жалкую пародию на науку.
Может быть, не только «разумная осторожность» скрывалась за половинчатыми, неопределенными решениями международной противочумной конференции?
Мысли были грустные. Впрочем, они сразу же сменились другими: там, на московском чумном пункте, в его коллективе не было ни одного человека, который был бы заражен мальтузианством. Очень маленький отряд, но зато каждому человеку можно верить, как самому себе, а это в нынешних обстоятельствах самое главное.
...В Харбин, на московский чумной пункт, Заболотный приехал поздно вечером. Его, видимо, ожидали, потому что, несмотря на поздний час, никто не спал.
Сели за общий стол. Доктор Паллон скрылась на минутку и, возвратившись, с торжеством поставила на стол бутылку вина. Оно было темнокрасное и оставляло на дне бокалов почти черный осадок.
— За победу!—предложил тост Илья Мамантов.
Вино было терпкое и кислое, но по особому свойству этого напитка, которое проявляется не всегда и не для всех людей, оно напомнило каждому самое лучшее: одним — Петербург, студенческий дружеский стол, другим — южное солнце, лица близких. Оно согрело всех, кто со стаканом в руке стоял около стола, и сделало до предела ощутимыми нити, соединяющие маленький отряд русских людей с великим народом, пославшим его сюда на помощь другому великому народу.
— За победу? — переспросил Заболотный. — Ну, на победу это было не очень похоже, хлопчики. Совсем не похоже. А впрочем, военные люди говорят, что потерять плохих союзников— половина дела. Да и какие это союзники! Во всяком случае, и то хорошо, что теперь мы знаем, что победа зависит только от нас, и я сейчас твердо, тверже чем когда-либо, верю, что мы скоро ее увидим. Следовательно, тост правильный и вино выпито недаром.
У себя в комнате Заболотный нашел целую пачку писем, накопившихся за эти дни. Он узнал знакомый почерк Высоко- вича и быстро вскрыл жесткий синий конверт. Было очень тяжело читать строки, из которых явствовало, что старый товарищ по бомбейской эпидемии решительно поддержал скептиков.
«Ничем не доказано, что тарабаганы заболевают человеческой чумой», писал Высокович своим решительным крупным почерком.
Заболотный несколько раз перечитал эту фразу.
«Союзников, вроде тех, с мукденской конференции, терять не очень-то жалко, — думал Заболотный, — а вот друзей... Что ж, иной раз, видно, приходится и с другом разойтись на перекрестке, на крутом повороте».