Неожиданно в спор ученых вмешались китайские, немецкие и английские купцы. Признать роль тарабаганов в распространении эпидемии — значило ограничить возможности торговли шкурками, добытыми в опасных районах. Люди, которых оставила равнодушными смерть сорока тысяч человек, забили тревогу, лишь только опасность коснулась их доходов, получаемых с промыслов.
— Не доказано! — повторяли купцы и промышленники от Мукдена до Лондона. Им-то нравилось решение мукденской международной конференции.
Заболотный мог наблюдать не такое уж редкое зрелище, когда опасность потери нескольких миллионов прибылей вдруг превращала равнодушных во врагов. Нейтралитет к силам смерти сменился открытым союзом с ними. Казалось, если надо будет, эти люди пойдут воевать, вернее — пошлют солдат, чтобы отстоять священную неприкосновенность тарабаганов, разносящих чуму, как посылали они уже два раза наемные армии в защиту торговцев, распространяющих опиум.
«Не доказано!»
На это можно было ответить только одно: он и его товарищи не отступят, пока опыт, поставленный природой и обошедшийся в сорок тысяч человеческих жизней, не будет изучен до конца, до той грани, когда появится неоспоримое право сказать: вот причины эпидемии и вот условия, при которых она никогда больше не повторится.
Изучение эпидемии и напряженная борьба с чумой продолжались хотя маленький отряд Заболотного терял человека за человеком...
11 января студент Суворов увидел Лебедеву у одной из фанз на Базарной улице. Когда он подошел к ней, Мария Александровна сказала:
— Я уже исследовала одиннадцать тяжело больных и нашла три трупа, но тут еще много — фанза набита мертвыми и умирающими. Я никогда не видела такого скопления больных.
Суворов хотел войти в фанзу, но она преградила дорогу:
— Незачем, я там была.
— Но вы ведь не боитесь туда ходить?
Она ответила, махнув рукой:
— Мне уж все равно.
Рот ее был повязан марлей, левый рукав и полы халата запачканы кровью. Довольно долго она стояла молча, опустив руки, думая о чем-то. Потом, взглянув на Суворова, негромко сказала:
— Просто я ужасно устала. — И уже совсем другим, по- обычному спокойным голосом: — Через фанзу на чердак не пройдешь. Надо будет разобрать крышу.
Подошли санитары дезинфекционного отряда и быстро выполнили приказание. По приставной лестнице через пролом Лебедева проникла на чердак. Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела: прямо против отверстия лежал труп; • влево, в углу,—другой; посреди бился в предсмертных судорогах больной; еще один, в самом дальнем углу, зачем-то обертывал ногу одеялом, потом снова развертывал, очевидно в бессознательном состоянии.
Вечером на совещании врачей Лебедева доложила о новом очаге, открытом на Базарной улице. Вернулась она с совещания в час ночи и сразу легла спать. Через четыре часа поднялась. Было еще совсем темно, но свет она не зажигала, чтобы не разбудить соседей по комнате. Доктор Паллон проснулась и окликнула ее:
— Куда ты, Маша? Ведь еще очень рано.
Лебедева ответила:
— Надо закончить обследование Базарной, там ужас что делается.
За обедом Паллон заметила, что Лебедева немного возбуждена— лицо красное, движения порывистые и держится она как будто настороже.
Несколько раз Лебедева измеряла себе температуру. К вечеру появился легкий жар. Мокроту послали на анализ в лабораторию. В ожидании результата Лебедева заперлась у себя в комнате и принялась за работу. Она торопилась закончить отчет о результатах обследования своего участка. Работала, не отрываясь, до вечера.
Когда доктор Богуцкий постучался к ней, она отперла и быстро отошла к стенке. На столе лежали черновики и листы отчета, переписанного ровным, четким почерком.
Не давая Богуцкому заговорить, Лебедева сказала:
— Вы пришли — значит, у меня найдена чума? Я этого ждала. — Показав на материалы, добавила: — Возьмите после дезинфекции. Я старалась написать все самое важное. Главный очаг — на Базарной. G ним нё'льзя медлить. И знаете что еще: надо обратить внимание на других врачей. Ведь каждый может заразиться и потом заразить другого, некому будет тогда и работать. Нельзя жить так, как мы сейчас, — скученно, словно в мышеловке.
Разгадка маньчжурской чумы
Ровно через месяц после Лебедевой заболел Илья Васильевич Мамантов.
Девять анализов дали отрицательный результат, на десятый раз чумной микроб был обнаружен. Уже зная о результатах исследования, Мамантов писал домой в Петербург:
«Дорогая мама, заболел какой-то ерундой, но так как на чуме ничем, кроме чумы, не заболевают, то это, стало быть, чума. Милая мамочка, мне страшно обидно, что это доставит тебе огорчение, но ничего не поделаешь, я не виноват в этом, так как все меры, обещанные дома, я исполнял.