Надя подошла к музыкантам, переговорила с ними. Едва раздались первые звуки, дети подхватили знакомый мотив:
К ним присоединились воспитатели и гости. Молодежная песня росла и крепла.
Музыканты грянули «русскую». Коля Дубков первый пустился в пляс. Джек не отставал от него. С громким лаем носился он за мальчиком.
Галчонок Шурка с утра принимал живейшее участие в празднике. Его привезли с дачи в специально сделанной клетке и поместили на чердаке. Он вырос, стал почти взрослой галкой, но забавлял ребят попрежнему. Сторожихе приходилось особенно тщательно прятать ключи от входной калитки: Юра научил Шурку таскать их. Сторожиха сердится, бежит за птицей, а Шурка сядет на землю и ключи рядом положит. Едва приблизится сторожиха, он опять поднимается в воздух. Ребята смеются, помогают отнимать ключи.
Сегодня Шурка особенно озорничает. Он пытается сесть на медные трубы музыкантов. Его отгоняют. Обиженный, он улетает к юным садоводам и садится на тонкие веточки вновь посаженных деревьев.
— Сломаешь! — кричат ему, — пошел вон! — Рассерженный Шурка, сорвав беретик с Машиной головы, летит с ним на крышу сарая.
Маша просит помощи у Коли; Чемпион свистит. Шурка уже около него, но без берета.
— Принеси! — приказывает Коля.
Галчонок неохотно возвращает украденное.
После танцев организовали игры, но помешал дождик. Сначала на него внимания не обратили. Думали — пройдет. А земля и трава становились всё мокрее. Небо затянуло тучами.
— Надо по домам расходиться, товарищи! Дождик осенний, его не переждешь, — сзывал Леня своих пионеров.
— Пойдем к нам! — уговаривала Лиза Наташу. — Посидим в пионерской комнате, я соскучилась по тебе. Хочется поговорить.
Когда девушки вошли в пионерскую, там было много народу.
— Вот и Наташа! — обрадовалась Галя. — Мы сговорились собраться. Сережа и Женя уже здесь. Леня отведет пионеров и вернется сюда.
— А что вы задумали? — спросила Наташа у Дубкова.
— Комсомольское собрание!
— Что ты говоришь, Коля! — возмутилась Лиза. — Мы еще не комсомольцы.
— Я не знал, Вета, как выразиться. Галя предложила собраться сегодня тем, кто готовится в комсомол. Нам хотелось, чтобы Леня с товарищами были тоже здесь…
— Нам важно поговорить с комсомольцами в такой момент, — докончил Юра мысль приятеля.
— Мы с удовольствием побеседуем с вами, — сказал Сережа. — А пока нет Леонида, — займемся техникой.
Мальчики принялись что-то чертить, доказывая Сереже свою правоту. Он не соглашался и сам чертил.
Наташу окружили девочки. Расспрашивали ее о школе, о лагерных товарищах.
— В городе мы все живем в разных домах, но дружим и часто встречаемся, читаем вместе, — рассказывала Наташа. — На днях кончили книгу Ольги Чечеткиной «Индия без чудес». Чечеткина сама была в Индии делегатом на конгрессе. Индия — бывшая английская колония. Да и сейчас там хозяйничают англичане. Как ужасно народ живет там! Это не жизнь, а мука! У детей совсем нет детства… И какие же счастливые мы — молодежь Советского Союза! — горячо говорила Наташа.
Мальчики оставили свои чертежи и подошли к ней.
— Достань нам эту книгу, Наташа! — попросили они.
— Подождите, товарищи, кажется она у меня в портфеле.
Наташа сходила в раздевалку и вернулась с книгой в руках.
— Вот она! Я оставлю ее вам. А может, почитать несколько отрывков, пока нет Леонида?
— Очень просим!
Перелистывая книгу, Наташа говорила:
— Здесь есть немного об Англии, Франции… А я возьму вот эти странички:
— «Поезд остановился… Шум, гомон, сутолока. И над всем этим, всё заглушая и подавляя, стоит тонкий жалобный детский стон: «Подайте…» Десятки детей, калек и просто голодных, тянутся к окнам с этим протяжным стоном.
Мы исколесили всю страну, проехали десятки железнодорожных станций и повсюду слышали этот стон, повсюду видали людей, живущих на станциях, под открытым небом не день и не два, а месяцы и годы…»
Наташа перелистала несколько страниц.
— Слушайте дальше! — сказала она.
— «Мадрас — один из промышленных центров Индии… В рабочем районе города, на узкой и шумной улице, рядом со скотным двором, стоит небольшое одноэтажное здание. Это — сигарная фабрика. Мы прошли через маленький, заставленный ящиками, тупичок. Низкая дверь ведет в цехи фабрики. Слегка наклоняя головы, мы перешагнули через порог, и вот что мы увидели: в маленькой проходной комнате, размером в 3–4 метра, на полу сидел взрослый рабочий и вокруг него — человек пять детей в возрасте от 5 до 9 лет. Когда мы вошли в комнату, ребята испуганно вскинули на нас глаза, но продолжали работать. Маленькому худенькому Кандесами едва исполнилось пять лет. Мы смотрели, как он брал своими маленькими руками лист табака, как закладывал его черенок между пальцами маленьких черных ног, как расправлял лист руками и потом отдавал его взрослому рабочему, — мы смотрели на всё это и видели: здесь нет ребенка, здесь есть рабочий. Маленький Кандесами никогда не будет знать, что такое детство…
Рабочий день на фабрике начинается в 8 часов утра и кончается в 6 вечера. За эту работу Кандесами получает в день два анна. Что на это можно купить? Один номер газеты стоит два анна, т. е. дневной заработок Кандесами. Из 250 рабочих фабрики — 150 детей.
На этой же улице мы посетили папиросную фабрику. Там, в маленькой клетушке, на полу, сидел мальчуган с круглым лицом, лукавыми глазами и… мокрым носом: ему всего четыре года.
— Как тебя зовут? — обратились мы к нему.
— Джани Баша, — ответил он тоненьким голоском, на минуту переставая чистить тупым и коротким ножом листья табака.
И этот ребенок работает 14 часов в день за три анна!
Чудовищная эксплуатация детей — страшнейшее из преступлений английского империализма в Индии. Начиная работать с четырех-пяти лет, дети обычно к 14 годам достигают такой стадии туберкулеза, что либо умирают, либо оказываются не в состоянии работать.
Только семь-восемь процентов детей Индии могут ходить в школу, остальные так и остаются неграмотными на всю жизнь. За всё время пребывания в Индии мы не видели ни в одной рабочей или крестьянской семье детских игрушек. Империализм отнял у народа Индии самое бесценное сокровище: детство его детей…»
Открыв дверь, Леонид остановился. Его не заметили. Леня не хотел мешать чтению. Он смотрел на собравшихся. Девочки сидели на диване. Они не сводили глаз с Наташи. Ловили каждое слово. Лица их стали печальными. Галя крепко сжала свои худенькие руки.
Гоша подошел к стулу Наташи. Он словно не верил ей, сам старался прочитать. Лицо мальчика была недетски серьезно.
Когда Наташа кончила читать, Гоша молча взял у нее книгу. Он отошел в угол и углубился в нее. Ребята возмутились, хотели взять книгу. Леонид остановил их.
— Пусть читает! — сказал он.
Детдомовцы сидели глубоко задумавшись. Они не задавали вопросов. Сережа и Наташа старались оживить беседу, но все отвечали коротко и вяло. Даже Коля молчал.
Подошел Гошка. Он отдал книгу Наташе и молча пошел из комнаты. Внезапно повернулся и быстро, отрывисто заговорил:
— Вот как они там живут! Меня одна тетка назвала «жертвой войны». Мне самому себя жалко было. Я же не виноват, что остался без ног. Хотел, чтобы меня жалели. Сердился, когда наказывали. Думал, что мне должны всё прощать. А почему…