Со временем холодная половина раздалась вглубь и вширь, потеснив чувственную, у которой вблизи ледяного холода сильно понизилась, и собственная температура… А что сейчас? Всего-навсего пришёл в хорошем настроении муж. Напевая…
Дмитрий продолжал посматривать на жену: с ней определенно что-то не то. Прическу новую соорудила, смотрит так, как, кажется, никогда не смотрела…
Неизвестно, что его толкнуло, но он подошел к тайнику и отодвинул крышку.
– Может, сначала поедим? – робко спросила Катерина.
Давно, ещё, когда они только получили эту квартиру, Дмитрий собственноручно устроил тайник. Снял на кухне верх подоконника, выдолбил в нем маленькую нишу, куда установил плетеную шкатулку, в которой Катерина прежде хранила нитки, и положил туда вывезенные с Азова драгоценности. Потом установил крышку на место и приделал петли, которые на первый взгляд лишь придавали подоконнику дополнительную прочность, а на деле, при знании секрета запора, позволяли легко открывать крышку.
– Что ты хочешь отсюда взять? – спросила Катерина.
– Подойди, я хочу, чтобы сегодня ты выбрала для себя какую-нибудь вещь.
– Ты же знаешь, я равнодушна к украшениям!
– А помнишь?
Она покраснела. Да, Катерина помнила то дорогущее ожерелье, что Дмитрий подарил ей после первой ночи. Не брачной ночи. А той, безумной, в его домике в плавнях. Катерина потом еле упросила его взять это ожерелье назад. Хотя бы пока не настанет время, когда его можно будет надеть!
Она рассеянно пробежала пальцами по их богатству – прежде она его и не разглядывала. Просто отворачивалась: мол, зачем оно ей?.. Пожалуй, наиболее скромное из всех украшений – вот этот маленький золотой крестик с изумрудами… Где она видела его прежде? На крестике умещался крошечный вензель, который составляли две красиво переплетенные буквы "А" и "Е"… Господи, да это же Ольгин крестик! Ну конечно, она носила его не снимая! "А" – от фамилии Астаховых: родня со стороны матери… Да жива ли она, её подруга по такой недолгой, но богатой событиями кочевой жизни?
– Хочешь взять крестик? – прервал её размышления голос мужа. – Пожалуй, ты права: это то, что надо – скромно и со вкусом… Правда, большевики – все сплошь атеисты, но против нательных крестиков беспартийного населения они пока не борются!
Катерина посмотрела на мужа: а крестик-то ворованный! Как и всё остальное! Неужели он об этом сразу забывает? Или то, что достаётся ему в качестве добычи, он просто считает своим навеки? Странный человек! Сколько жила с ним, а так до конца и не поняла… Катерина не сразу заметила, что размышляет о своей жизни с мужем в прошедшем времени. Наверное, её душа, что живёт порой отдельно от Катерины, знает нечто большее: и почему Дмитрий поёт, и почему она, Катерина, мечется? Разве не сама желала ему совсем недавно влюбиться в какую-нибудь другую женщину, когда его любовь к ней стала казаться Катерине тяжким бременем?!
– Мы будем сегодня ужинать или нет? – опять ворвался в её мысли голос Дмитрия.
Она вгляделась: нет, муж вовсе не так весел, как хочет казаться… Катерина зажала в руке крестик, вдруг решив, что будет носить его до тех пор, пока он не приведёт её к Ольге.
– Закрывай! – она подмигнула мужу, и он задвинул крышку тайника.
Наконец они сели за стол. Дмитрий залюбовался крестиком на шее жены тот красиво смотрелся на её бархатной коже и спускался точно в ложбинку между грудей.
– За что пьём? – Он поднял фужер.
– За молодость души! – предложила Катерина.
– Намекаешь, что у меня этой молодости нет?
– Конечно, есть! По-моему, ты душой настолько молод, что вполне ещё можешь влюбиться.
– Вот как? Спасибо, – от неожиданности он даже замешкался. Неужели Батя был прав, когда шутил, что у каждой женщины есть укромный уголок, где она прячет свою метлу! Но не отступил, признался, глядя жене прямо в глаза: – Ты права, я влюбился!
Будто ядовитое жало вонзилось Катерине в сердце. Недавно она ходила с Дмитрием в театр, давали "Собаку на сене" – так не про неё ли сказал главный герой: "Не слышал я, чтобы любовь могла от ревности зажечься! Родится ревность от любви…"
– Да не любовь это у тебя, Катюша, – непривычно грустно усмехнулся он, догадавшись о её мыслях, – не любовь, а типичная бабская жадность: ни себе, ни людям… Можешь не беспокоиться: никакого романа у меня с нею не будет! Просто я допрашивал сегодня одну арестованную девочку – подумай, ей всего двадцать два года, а она попала к нам ни за что, ни про что, по доносу подлеца – директора школы, и уже на второй день её пытался изнасиловать охранник…
– Ты становишься чересчур сентиментальным, Чёрный Паша, – не могла удержаться от шпильки Катерина, – между прочим, хозяйке этого крестика, она тронула рукой Ольгин талисман, – было всего девятнадцать, и в гареме, куда ты её отправил, с нею тоже не в бирюльки бы играли!