Подруга ушла ни с чем, а на другой день Наташу навестил… Станислав Закревский, которого друзья выбрали руководителем аттракциона "Амазонки революции". Романова меньше всего ожидала увидеть его в своей квартире. Никогда прежде он у них не бывал, вне цирка они не виделись, и вдруг!.. Но лишь на мгновение в глазах молодой вдовы зажглось удивление, и опять взор её потух.
– Садитесь, – она подняла руку, указывая на кресло. – У вас ко мне дело?
– Я вам принёс кое-что, – Станислав вытащил из кармана маленький пузырек с каким-то лекарством.
– Это настойка вашей бабушки? – равнодушно проговорила Наташа. – Но я ничем не больна.
– Это яд. Берите, не сомневайтесь! Действует моментально: несколько секунд, и всё!
– Я ничего такого ни у кого не просила.
– Не просили, но Анечка рассказывала, что вы не хотите жить, вот я и решил помочь…
Закревский намеренно говорил ей "вы", хотя с самого начала работы над аттракционом они перешли на "ты". Сейчас перед Станиславом была не прежняя улыбчивая, открытая Наташа, а чужая холодно-отстраненная женщина. Откуда взялась в ней эта граничащая с пренебрежением отстраненность? Неужели сейчас она – настоящая? Но тут же он прогнал прочь нелепую мысль. Горе! Вот что изменило её. Не в таком ли состоянии люди уходят в монастырь или кончают жизнь самоубийством? Её надо было разозлить, вывести из апатии, заставить открыть глаза!
"Он смеётся надо мной! – думала Наташа. – Они считают, я должна забыть Сашу, лишь только его гроб засыпали землей! Почему меня не оставят в покое? И эта глупая выдумка с ядом. Наверняка это какая-нибудь настойка от простуды".
– Вы можете попробовать, – предложил он, угадывая её мысли. – Ведь всё равно терять вам нечего!
– Как нечего? – вяло осведомилась она. – А моя дочь, Оля?!
– Неужели вы ещё помните о ней? А мне показалось, будто она осталась круглой сиротой – и без отца, и без матери!
– Но откуда вы…
– Видел вчера на прогулке с няней. Такой маленький одинокий человечек… А посмотрели бы вы на Эмму! Обезьяна будто чувствует, что её бросили – она опять слегла!.. Да и мы… приходим на репетицию, а толку никакого нет… Я сам не так давно пережил тяжелую утрату, от которой, думал, не оправлюсь, но рассудил: или уходи из жизни, или живи как другие. Что проку от людей, размахивающих своим горем, точно флагом? Помните, что говорил Гамлет? "Уж лучше дать себе расчет простым кинжалом!"
– Но мне нужно время, чтобы прийти в себя, – слабо запротестовала Наташа.
– У нас его нет, – жестко проговорил он и некоторое время спустя спросил: – Так забирать пузырек или оставить?
– Забирай, – грустно улыбнулась она, – неужели мы все – лишь дети долга?
– Древние говорили: "Живым – живое", не потому что были чересчур жестокими, а потому что понимали: жизнь коротка, и если бог иной раз забирает к себе наших близких, то вовсе не для того, чтобы мы тут же последовали за ними… У каждого на земле свои обязанности.
– Спасибо тебе, – она поцеловала Станислава в щеку, а он вдруг засуетился и, торопясь проститься, напомнил:
– Манеж у нас завтра в десять.
Вечером, укладывая Оленьку спать, Наташа задержала её на руках, жадно вдыхая ни с чем не сравнимый теплый запах детского тельца. Дочка набегалась в парке, с размаху падая на кучи опавших листьев, и сейчас засыпала от усталости, даже не требуя обычной сказки.
– Ты уже вернулась, мамочка? – только сквозь сон пробормотала она.
– Откуда?
– Оттуда…
Наташа с тоской посмотрела на своё супружеское ложе, которое больше не согреет Сашино тело, и сердце её опять сжалось от боли. Как забыть об этом? Как не помнить, если каждая вещь в этой комнате ещё хранит следы его рук?
Но она понимала, что отныне память о любимом ей придётся хранить глубоко внутри, ибо горе и плач по умершему отнимают у человека все силы и есть только выбор: посвятить себя или скорби, или жизни…
В эту ночь впервые Наталья Романова воспользовалась своими необычайными способностями не для того, чтобы дать выход энергии, а наоборот, чтобы направить её вовнутрь. И впервые – чтобы лечить не кого-то, а свою больную душу. Она расслабилась, представив себя на даче Астаховых под Кёнигсбергом. Вот она лежит в гамаке, а сквозь ветви раскидистой старой груши пробиваются лучи теплого летнего солнца. Где-то внутри её, возле сердца, зажегся огонёк, и от него во все стороны потекло живительное тепло. Согрелись холодные пальцы рук, запульсировала кровь на подошвах ног, вокруг всего тела, точно ореол, возник невидимый теплый контур, и из глаз потекли теплые чистые слезы. Будто под солнечными лучами таяла и истекала прочь сдавливающая сердце ледяная глыба. Она заснула с улыбкой на губах и наутро проснулась обновленной и спокойной…