Ольга покраснела, будто кто-то мог подслушивать её мысли. Никогда ни к одному мужчине не испытывала она таких противоречивых чувств… Вчера он натягивал для неё перегородку, крепко закусив губу. У него ведь прострелено плечо! А она ни разу даже не попытались облегчить его боль. Недаром он так презрительно относится к аристократам – они привыкли заботиться только о себе! Это Ольга додумывала, уже выходя наружу.
– Решили проветриться? – подчеркнуто приветливо спросил он.
– Я хочу вас перевязать, – сказала Ольга так, как она разговаривала в госпитале с капризными больными.
– Разве я могу доверить постороннему человеку своё плечо? На нём всё-таки рука крепится, рабочий инструмент!
– Я не просто посторонний человек, я – сестра милосердия!
– А где тогда ваши медикаменты?
– Омниа мэа мэкум порто! – ответила она. – Всё своё ношу с собой.
– А-а, понятно, – сказал он, хотя не совсем понял, но почему-то после Ольгиной фразы успокоился и перестал задираться. Только пробурчал: – Что у вас с собой? Лягушачья лапка или корень мандрагоры? Наколдуете – когти на руках вырастут или кабанья щетина…
– Помолчите! – она разбинтовала рану.
Господи, как он терпел, ни разу даже не застонал – повязка же промокла от крови! Конечно, он натрудился, устраивая Ольгу в лодке. Вот только опять губу закусил. Она и не заметила, как заговорила над ним, зачастила, как сердобольные госпитальные сестры:
– Потерпи, миленький, потерпи, родимый!
А медикаментов-то у неё с собой – только йод и бинты. Это при воспалившейся ране! У неё дрогнули руки.
– Не собираешься же ты лить йод в открытую рану! – ехидно сказал чей-то женский голос у неё за плечом.
Ольга испуганно оглянулась. Никого. Голос звучал у неё в голове!.. Других лекарств же нет!
– А на что тебе руки? Уже забыла? Ну и бестолковые у меня внуки… Жар сними – он с минуты на минуту в беспамятство впадёт, что одна делать будешь?!
Ольга поднесла руки к ране.
– Двигай заразу – пусть наружу выходит. Да не спеши! Рану закроешь, внутри что-нибудь останется – болеть долго будет! – продолжал командовать голос.
И действительно, из раны стала выходить кровь вперемешку с гноем, а края раны стягивались, как по волшебству.
– Ну я пошла! – сказал голос. – Дальше ты и сама справишься…
Не прикасаясь к больному месту, Ольга сдвинула края раны ещё больше, шов медленно затянулся, соединенный её руками. Она наконец вытерла вспотевший лоб.
– С кем это вы разговаривали? – спросил её Флинт: боль отпустила его, и в последние мгновения он с интересом наблюдал за её манипуляциями.
– Ни с кем, – смутилась Ольга.
– Сами с собой, понятно… с кем ещё здесь можно поговорить?
– Ладно, разрешаю вам надо мной посмеяться – в интересах лечения.
– Мы с курса не сбились? – он заглянул ей в глаза.
Сердце девушки зачастило. Она поспешила к компасу и тотчас вернулась.
– Идём по курсу.
Он кивнул.
– Ещё неделька – и вы станете заправским моряком… Я могу встать?
– Ни в коем случае!
– Я хорошо себя чувствую.
– Полежите хоть пару часиков!
Дожили: сестра милосердия просит раненого как об одолжении – поберечь себя!
– С одним условием: вы расскажете мне о своей прабабушке. Ветер нам в спину – будем на компас поглядывать, и все дела!
– Но это длинная история.
– А я как раз никуда не тороплюсь.
– Хорошо, слушайте…
Было это давно. По Петербургу бешено мчалась закрытая карета, в которой, ни жива, ни мертва, в подвенечном платье сидела юная Лизонька Астахова. Кучер, закутанный до глаз, нахлёстывал лошадей, торопясь домчать до окраины города, где его ждала подстава
Там он соскочил с козел, снял с головы шарф, распахнул дверцу кареты и с поклоном предложил руку юной невесте.
Как вы уже догадались, это был лишь переодетый кучером Лизонькин воздыхатель – молодой польский князь Станислав Поплавский. А невеста была вовсе не его невестой, но Станислав не привык видеть хоть в чём-то отказа своим желаниям. В тот момент он хотел во что бы то ни стало обладать Лизой и своего добился!
Он не остановился ни перед чем – жених Лизы был его дальним родственником, а его самого в Кракове ждала девушка, которую он соблазнил и на которой поклялся жениться. Ева – так звали соблазнённую – происходила из семьи польских шляхтичей, которые отличались не богатством, но гордым и мстительным нравом. Поплавскому пришлось венчаться тайно. Но тайное всегда становится явным, и, хотя первое время молодые жили в фамильном замке Поплавских под Жешувом, недвусмысленные угрозы Евиных родственников донеслись и сюда.