– Сам не знаю, почему я тебе верю, – задумчиво проговорил Черный Паша. – Со стороны посмотреть, такого и быть не может, а поди ж ты…
– Мы с вами все о солнцепоклонниках, Дмитрий Ильич, а что будет со Светланой?
– Ничего с нею не сделается, она же в камере. Сама виновата. Могла бы вести себя поосторожнее. Пусть посидит, подумает…
– Но это опасно! В вашей конторе с нею что угодно могут сделать! Была одна попытка, будет и другая. Такая-то красавица! У нас студенты, на неё глядя, дара речи лишались.
– Что же ты такую кралю упустил? Считаешь, братом быть лучше?
– У меня другие планы.
– Ну хорошо, другие так другие… А откуда ты всё же узнал?
– О чём?
– Не притворяйся. О том, что была попытка! Хочешь сказать, охранника… Как же ты пробрался в камеру? Отвечай!
– Я же вам объяснял: я могу видеть сквозь стены и большие расстояния.
– Видеть… Но кто-то же его… ударил?
– Как бы я смог? – соврал Ян; ему вовсе не хотелось признаваться в нападении на охранника.
– Мне надо подумать, – Гапоненко почти упал на стул. Какое страшное оружие можно получить, имея несколько таких Поплавских… – Ты никогда не встречал людей… с такими же способностями?
– Встречал.
Следователь опять вскочил со стула.
– Где? Когда?
– Пять лет назад. В цирковой кибитке, которую ваши ребята потом сожгли.
– И кто это был? Тот здоровый атлет? Аристократка? Синеглазая?
– Её звали Ольга. Как оказалось, мы с нею были дальними родственниками. Надо думать, сейчас она в каком-нибудь гареме?
– Получается, что до гарема её не довезли, а тот, кого я все эти годы считал погибшим, живёт и здравствует в Москве! Неужели Флинт – предатель? Думает уйти от возмездия?..
Чёрный Паша продолжал разговаривать сам с собой, так что Ян даже обеспокоился: здоров ли он?
– Дмитрий Ильич!
– Не мешай! – он сел за стол и стал быстро писать. – Поставь свою подпись вот здесь… Да не бойся, я написал, что ни в чем предосудительном Светлану Крутько ты не замечал. Думаю, её завтра выпустят, если, конечно, что-нибудь новенькое не откроется… Послушай, а её директора школы случайно не ты… того?
– Его убили?
– Нет, он сам вроде как с ума сошел. Ни с того ни с сего…
Он посмотрел на юношу.
– Раз не ты, так что и говорить на эту тему? Видишь, какие странные вещи случаются в этом деле! Правда, никто не связывает их между собой, но, по-моему, всё неспроста. Директор написал на Светлану донос, а теперь так кстати с катушек съехал! Получается, единственный свидетель был, да и тот, как выясняется, сумасшедший… Ты, конечно, ничем мне помочь не можешь? Ладно, не делай такое невинное лицо, всё равно не поверю… Так и быть: иди пока, учись! Стране нужны хорошие врачи, а ты, как я узнавал, учишься на "отлично".
Едва за Поплавским закрылась дверь, майор приказал дежурному привести к нему арестованную Крутько. До сих пор он знал её только по материалам дела, теперь нужно было познакомиться воочию.
– Товарищ майор, арестованная Крутько доставлена, – проговорил охранник, пропуская в кабинет женщину неописуемой красоты: Гапоненко от неожиданности даже привстал, его привел в чувство лишь вид топтавшегося у двери охранника.
– Спасибо, идите, – отпустил его следователь и предложил женщине, указывая на стул: – Садитесь!
Несомненно, двое суток ареста сказались на внешности Светланы Крутько не лучшим образом, но её яркую, какую-то дикую красоту стереть было невозможно. Темные круги под глазами от перенесенных страданий и бессонницы – после попытки охранника изнасиловать её она боялась закрыть глаза – ещё больше увеличивали их. Необычной миндалевидной формы, но не как у кореянок или башкирок, а широкие желто-зеленые глаза степной кошки. Волосы её, даже без расчески, почти не примялись, а пушистым медным облаком обрамляли её усталое осунувшееся лицо. Курносый нос придавал ему несвойственную обстановке задорность, а великоватый, с точки зрения знатока классической красоты, рот был по-девически припухлым и свежим. Давно Черный Паша не получал такого удовольствия от созерцания красивого женского лица! И в Наркомате иностранных дел, и здесь, в ОГПУ, женщины чаще всего старались походить на мужчин: были строгими, деловитыми, беспощадно уничтожали в себе даже намеки на женственность; многие курили папиросы, отчего выглядели лишь товарищами по работе, а никак не представительницами прекрасного пола.