Единственно, кто выделялся из среды гувернеров, был француз-эмигрант граф Монфор, человек образованный и гуманный.
Настроения и впечатления своих детских лет Пушкин имел в виду отразить в намеченных им в тридцатых годах «Программах записок»:
«Первые впечатления. Юсупов сад. - Землетрясение. - Няня. Отъезд матери в деревню. - Первые неприятности. - Гувернантки. Ранняя любовь. - Рождение Льва. - Мои неприятные воспоминания. - Смерть Николая. - Монфор - Русло - Кат. П. и Ан. Ив. - Нестерпимое состояние. - Охота к чтению. Меня везут в П. Б. Езуиты. Тургенев. Лицей».
«Первые неприятности... Мои неприятные воспоминания... Нестерпимое состояние...», особо отмеченные Пушкиным в «Программах записок», были бесспорно связаны с гувернерами и гувернантками и несправедливым отношением матери Надежды Осиповны, которую постоянно раздражал настойчивый, самолюбивый, склонный к самостоятельности характер Александра. Он никогда не раскаивался в своих поступках, даже если чувствовал себя неправым, хмурился и, забившись в угол, угрюмо молчал.
Лишь нежная дружба с сестрой Ольгой смягчала его «нестерпимое состояние».
В детстве Александра интересовали встречи в доме отца с виднейшими поэтами и писателями и увлекали собственные ранние поэтические настроения.
Любимым делом мальчика было пробираться в кабинет отца, когда собирались гости, и прислушиваться к разговорам старших.
«В самом младенчестве своем, - вспоминал отец, Сергей Львович, - он показал большое уважение к писателям. Не имея шести лет, он уже понимал, что Николай Михайлович Карамзин - не то, что другие. Одним вечером Николай Михайлович был у меня, сидел долго, - во все время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз. Ему шел шестой год».
И брат Пушкина, Лев Сергеевич, рассказывал, что «страсть к поэзии появилась в нем с первыми понятиями: на восьмом году возраста, умея читать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей... Ребенок проводил нередко бессонные ночи, пробирался тайком в кабинет отца и там пожирал книги одну за другой. Пушкин был одарен памятью неимоверною и на одиннадцатом году уже знал наизусть всю французскую литературу».
О годах своего младенчества, о первых своих трепетных поэтических волнениях, Пушкин писал впоследствии в стихотворении «Муза»:
В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила;
Она внимала мне с улыбкой, и слегка
По звонким скважинам пустого тростника
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушенные богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной;
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала;
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.
* * *
Сестра Ольга была верным другом детства Александра. Ей он поверял свои детские тайны, с нею делился первыми поэтическими мечтаниями.
Ночью мальчик долго не засыпал, и когда Ольга спрашивала брата, почему он не спит, тот отвечал вполне серьезно:
- Стихи сочиняю...
Познакомившись в ранние годы с французской литературой, прекрасно владея языком, маленький Пушкин и первые свои детские творения создавал на французском языке.
И вот, начитавшись в библиотеке отца французских книг, наслушавшись, как отец читает вслух Мольера, девятилетний Александр сам начинает сочинять небольшие комедии на французском языке. Одну из них, «L’Escamoteur» («Похититель»), маленький драматург решил поставить на домашней сцене.
Ольге, единственной зрительнице этого спектакля, пьеса не понравилась, и она освистала автора:
- Ты сам и есть похититель, ты похитил комедию у Мольера!.. - говорит одиннадцатилетняя Ольга.
Александр сам на себя написал после этого эпиграмму, по-французски:
За что, скажи мне, «Похититель»
Был встречен шиканьем партера?
Увы! За то, что сочинитель
Его похитил у Мольера!
Вскоре мальчик начал сочинять шуточную поэму в шести частях - «La Tolyade». Это было уже подражание «Генриаде» Вольтера - поэме, прославлявшей французского короля Генриха IV. Героем маленького Пушкина был Толи, карлик короля Дагобера. Поэма начиналась так:
Пою сей бой, в котором Толи одержал победу,
Где погиб не один воин, где Поль отличился,
Николая Матюрена и прекрасную Нитуш,
Рука которой была трофеем ужасной стычки.
Поэма попала к гувернеру Русло. И тот расхохотался, когда мальчик прочел по его приказанию сцену, изображавшую битву между карликами и карлицами. Осмеяв безжалостно каждое слово этого четверостишия, гувернер довел Александра до слез, да еще пожаловался на него Надежде Осиповне. Оскорбленный ребенок разорвал и бросил в печь свои стихи, а Русло возненавидел «со всем пылом африканской своей крови».
* * *
В развитии поэтического дара Пушкина немалую роль сыграл дядя Василий Львович. В стихотворном послании «К Дельвигу» Пушкин признавался, что именно дядя пробудил в нем поэта:
Мой дядюшка-поэт
На то мне дал совет
И с музами сосватал.
Василий Львович искренне любил племянника. Чувствуя в нем поэтического соперника, он переписывался с ним, творчески состязался и часто - ревновал. Пушкин тоже сердечно любил дядю. Но уже с ранних лет относился к нему, как поэту, снисходительно. И когда Василий Львович назвал однажды Александра «братом по Аполлону», юный лицеист ответил:
Я не совсем еще рассудок потерял
От рифм бахических, шатаясь на Пегасе,
Я не забыл себя, хоть рад, хотя не рад.
Нет, нет - вы мне совсем не брат:
Вы дядя мне и на Парнасе.
Уже в детские годы, тем более в отроческие Александр слыл в кругу взрослых поэтом. О нем спорили. Одни восхищались его ребяческим поэтическим даром, другие покачивали головами. Дядя, Василий Львович, соглашался, что племянник даровит, но решительно отрицал в нем способность превзойти его.
- Ты знаешь, - говорил он собеседнику, перемежая русские слова с французскими, - что я люблю Александра, он поэт, поэт в душе, но я знаю, что он еще слишком молод, слишком свободен, и, право, не знаю, установится ли он когда, говоря между нами, как мы остальные...
* * *
Вместе с родителями Александр часто бывал у живших по соседству друзей, таких же страстных книголюбов, какими были его отец и дядя. Один из них, Д. Н. Бутурлин, был просвещеннейший деятель своего времени, его библиотека состояла из двадцати пяти тысяч томов и вызывала восхищение даже иностранцев.