— Мы не можем дать вам сейчас 8-й разряд, у нас просто нет лимита, — сказал начальник цеха. — Поработайте по 7-му разряду, а на следующий год я добьюсь лимита, и вы получите 8-й разряд с 1941 г.
Я не стал спорить и остался работать на «козе» по 7-му разряду.
А жизнь шла своим чередом. Я уже был женат, у нас родился сын Валерка, значит, на моем иждивении были уже трое: мать, жена и сын. Но зарабатывал я неплохо — 2000 рублей в месяц, — и этого вполне хватало. Казалось бы, чего еще желать? Я был накануне посвящения в «короли», 9-го разряда в машиностроении нет, вроде можно было прекратить непрерывную учебу.
Но вышло так, что мне опять пришлось учиться. На завод пришел первый резьбошлифовальный станок фирмы «SIP», купленный в Швейцарии. Станок по тогдашнему времени удивительный: с оптической настройкой, с перископами и автоматическими подачами алмазов. Его установили в отдельной комнате на первом этаже на специальном фундаменте. Осваивать новый станок поручили мне и Виктору Богачеву-хорошему токарю 7-го разряда. Из торгпредства приехал шеф-монтер фирмы «SIP». Говорил он только по-немецки, и все каталоги и надписи на станке тоже были на немецком языке.
Шеф пустил станок, показал нам элементарные приемы работы и уехал. Был он какой-то надуто-торжественный и величественный, чувствовалось, что работу станка он показывает с сознанием своего превосходства над нами, «темными рабочими». И я и Богачев понимали, конечно, какую революцию делает этот станок в токарно-лекальном деле, прежде всего в производстве резьбовых калибров.
Через несколько дней мы вместе с механиком цеха решились сами пустить станок и попробовать работать на нем. Но не тут-то было: станок у нас не пошел, он просто не включался! Механик с электриком проверили всю электросхему. Все было правильно, а шпиндель не вращался. Пришлось снова вызывать швейцарского шеф-монтера.
Начальник цеха был очень недоволен. «Вы знаете, что вызов „шефа“ из торгпредства стоит 50 рублей золотом за один час его работы?» — нажимал он на нас.
На этот раз шеф-монтер приехал с переводчиком. Он походил вокруг станка, потом осмотрел стены комнаты и что-то спросил у переводчика.
— Господин шеф-монтер спрашивает, где у вас висит термометр? — сказал переводчик.
Мы переглянулись: никакого термометра у нас не было.
Через переводчика шеф заявил, что нужно повесить в комнате градусник и через два часа после этого он скажет причину и пустит станок.
Градусник был найден и повешен в комнате. Когда мы после обеда пришли к станку, шеф был уже там и пальцем показывал механику на градусник.
Через переводчика мы узнали: станок высшего класса точности может и должен работать только при температуре от 17 до 20 градусов, а у нас в комнате было только 15 градусов.
Шеф сказал, что когда в помещении будет 17 градусов, станок будет работать и что он в полном порядке. С тем и ушел, все такой же торжественный и надутый.
Механик цеха обещал «дать нормальную температуру» на другой день, и мы успокоились, но ненадолго. В конце рабочего дня в инструментальный цех неожиданно пришел директор завода Терещенко. Директор был маленького роста, черноволосый, сравнительно молодой человек (ему было тогда лет 35-38), с энергичным лицом и веселыми черными глазами.
Разрешив ряд вопросов с начальником цеха, он поинтересовался, как работает новый станок, и начальнику цеха пришлось сказать, что вовсе не работает. Меня и Богачева опять вызвали к этому уникальному станку.
— Ну, в чем дело, орлы? — весело спросил директор, когда мы подошли к станку.
Мы ответили, что еще не разобрались что к чему, что все надписи на станке и все каталоги к нему тоже нерусские и что нам приходится трудно.
— Надо учиться, — серьезно сказал директор. — Вот вчера начали занятия вечерние курсы иностранных языков на заводе, вы там не занимаетесь?
Мы сказали, что это нам вроде бы ни к чему, кроме того, курсы были платные…
— То есть как же это «ни к чему»? — возразил Терещенко. — Мы теперь будем получать много новых немецких и швейцарских станков, что же, с каждым будем вот так же маяться? Подавайте-ка заявление на курсы, вот хоть на немецкое отделение. А насчет платы за обучение я договорюсь, чтоб с вас ее не брали. Согласны?
Что нам оставалось делать? Ответили, что согласны, хоть и не были в восторге от такого оборота дела. Так я снова сел за парту и три раза в неделю по вечерам стал заниматься на курсах иностранных языков.
Конечно, элементарно мы освоили швейцарский станок значительно раньше, чем научились понимать по-немецки, но курсы нам все же пригодились. Дело в том, что к станку было приложено много различных устройств и приспособлений, назначение и работа которых были описаны в каталогах. Пользуясь скромными знаниями, полученными на курсах, мы постепенно разобрались в этих каталогах, и весной 1941 г. на заводе появились первые резьбовые калибры, сделанные на новом резьбошлифовальном станке.