А. Н. Фризенгоф — брату Ивану Гончарову из Бродзян.
«Не могу написать тебе ничего особенно интересного, принимая во внимание то уединение, в котором мы живем, дорогой и горячо любимый Ваня. Беру перо просто для того, чтобы уведомить тебя о получении твоего последнего письма и поблагодарить за деньги, что нам прислала Таша (Наталья Николаевна. — Авт.) <…>
Я была очень огорчена твоим сообщением касательно плохого здоровья твоей дражайшей жены. Я надеюсь, что когда ты ее увидишь, ты найдешь ее в лучшем состоянии. Поцелуй нежно от моего имени нашу милую Машу (Пушкину. — Авт.) и скажи, что ее молчание меня чрезвычайно огорчает. В одно прекрасное утро я нарушу ее пассивность письмом. Я не буду удивлена, если в скором времени узнаю о свадьбе моей дорогой племянницы Маши, говорят, что она прелестная девушка.
Я так глубоко сожалею, что не знаю никого из твоих детей. Мне очень тяжело, что я им совсем чужая <…>
Мы живем по-прежнему, очень довольные своей судьбой. Маленькая Таша растет хорошо; кажется, скоро у нее будут резаться зубки <…>
Живя вдали от военных бедствий, мы страдаем только душою, когда ка-кая-нибудь прискорбная неудача случается с русскими. Да ниспошлет им господь помощь в их неудачных сражениях и дарует им славную победу в обороне Крыма. Мысль о множестве семей, переживающих горе потери своих близких, заставляет нас содрогаться. Молодой Орлов и Андрей Карамзин — две жертвы, которые я искренне оплакиваю. <…>
Всем сердцем твоя Александра Фризенгоф»{954}.
Луи Геккерн — Дантесу (по случаю награждения последнего австрийским орденом Почетного легиона).
«…Были три императора (австрийский, французский и российский. — Авт.) и один молодой француз; один из могущественных монархов изгнал молодого француза из своего государства, в самый разгар зимы, в открытых санях, раненого! Два другие государя решили отомстить за француза, один назначил его сенатором в своем государстве, другой пожаловал ему ленту большого креста, которую он сам основал за личные заслуги! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отомщены, Жорж!»{955}.
Умер император Николай I. На престол взошел его сын Александр.
На смерть государя среди прочих отозвался и свекор младшей дочери Пушкина — генерал от кавалерии жандарм Л. В. Дубельт: «Про Александра Павловича говорили, что он был на троне человек, про Николая надо сказать, что это на троне ангел, сущий ангел»{956}.
А. С. Пушкин совершенно иначе смотрел на царствование Николая I, сказав о нем: «Хорош, хорош, а на тридцать лет дураков наготовил»{957}. Так уж совпало, что именно тридцать лет Николай Первый восседал на российском престоле, и за эти три десятилетия своего правления был назван в народе «Николаем Палкиным». Вскоре после его кончины по распоряжению Александра II в центре Мариинской площади Петербурга, перед Мариинским дворцом, скульптором Клодтом в союзе с Монферраном, Рамазановым и Залеманом в 1859 г. был воздвигнут памятник Николаю I — бронзовая фигура в кавалергардском мундире на скачущем коне. Этот памятник уникален в мировой архитектуре, так как конь имеет всего лишь две точки опоры. Прежде подобного достижения никому из скульпторов добиться не удавалось.
За Исаакиевским собором, на Сенатской площади, находится известный «Медный всадник» Фальконе — памятник Петру I. Острая на язык народная молва пустила расхожую шутку об этих двух скачущих один вослед другому императорах: «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает». (Стоит заметить, что еще при жизни Николая I Клодту были заказаны четыре скульптурные конные группы на Аничковом мосту через Фонтанку. Работы велись с 1833 по 1838 год, и в январе 1839 года по причине смерти литейного мастера Якимова Петр Карлович Клодт собственноручно закончил отливку этих скульптур.)
| 
В феврале 1855 года вышли в свет «Сочинения Пушкина» в шести томах, изданные П. В. Анненковым, один том из которых составили «Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина». Седьмой, дополнительный, том вышел в 1857 году.
Старшая дочь Натальи Николаевны и Петра Петровича Александра Ланская вспоминала:
«В августе этого зловещаго <…> года, в бытность нашу в Петергофе, отец заболел холерою, сильно свирепствовавшей в Петербурге и окрестностях.