А. Бессель был в оккупации под Парижем, посетил мою сестру Марию, жившую под Парижем в русском доме и старался облегчить их жизнь материально.
Он, говорят, владел русским языком, собирал портреты и отзывы о Пушкине и гордился, что носит имя Александр, что унаследовал его пылкий характер.
Он умер во Франции во время оккупации. Я это узнала из писем сестер. Лично я его никогда не видела»{1168}.
1920 год. В отчете об издательской деятельности московского Румянцевского музея[242] было сказано: «Готовы к печати письма Натальи Николаевны Пушкиной, 3 листа»{1169}. (Речь идет, вероятно, о трех авторских листах. Один авторский лист равен приблизительно 25 машинописным страницам.)
На этом отчете ученый секретарь музея А. К. Виноградов несколько раз переправлял красным карандашом даты предоставления рукописи для печати. Сначала было 1 октября 1920 г., затем 10 октября, 1 декабря и наконец — 1 января 1921 г.
Из фондов Румянцевского музея загадочно исчезли как сами «письма Натальи Николаевны», так и верстка этих писем, то есть те самые «3 листа».
В Петербурге в Доме литераторов на «Торжественном собрании в 84-ю годовщину смерти Пушкина» Александр Блок выступил с краткой речью «О назначении поэта»:
«Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними — это легкое имя: Пушкин.
Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта — не легкая и не веселая; она трагическая; <…>
Сегодня мы чтим память величайшего русского поэта.
<…> те, которые не желают понять, хотя им должно многое понять, ибо и они служат культуре, — те клеймятся позорной кличкой: чернь; от этой клички не спасает и смерть; кличка остается и после смерти, как осталась она за графом Бенкендорфом, за Тимковским, за Булгариным — за всеми, кто мешал поэту выполнить его миссию. <…>
Пушкин умер. Но „для мальчиков не умирают Позы“, — сказал Шиллер. И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха…»{1170}.
Молодая поэтесса Ирина Одоевцева (1895–1990), присутствовавшая на этом собрании, так описала свое впечатление:
«…И всем стало ясно, что никто из современников поэтов — никто, кроме Блока, — не мог бы так просто и правдиво говорить о Пушкине. Что Блок прямой наследник Пушкина. И что, говоря о Пушкине, Блок говорит и о себе.
— Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Пушкина убило отсутствие воздуха…
Слова гулко и тяжело падают на самое дно сознания.
И многим в этот вечер стало ясно, что и Блока убьет „отсутствие воздуха“, что неизбежная гибель Блока близка, хотя еще никто не знал, что Блок болен. Но весь его вид и даже звук его голоса как бы говорили:
Блок кончил. С минуту он еще постоял молча, в задумчивости, безучастно глядя перед собой. Потом — не обращая внимания на восторженный гром аплодисментов — повернулся и медленно ушел.
Ушел с эстрады. И, не появившись больше на требовательные вызовы, — ушел домой.
А зал продолжал бесноваться. Такой овации в стенах Дома литераторов еще никогда не было…»{1171}.
Потомок Араповых, 23-летний Михаил Михайлович Бушек, в Тамбове женился на Капитолине Ефимовне Баженовой (1898–1980). Свадьба по тем временам вряд ли могла быть пышной, но зато брак оказался долгим и счастливым — целых 56 лет!
Очевидно, для любви и счастья не бывает безвременья…
И вновь — о, причудливые повороты судьбы! — свояченица Бушека, родная сестра его «Капочки» — Валентина Ефимовна Баженова (1905–1967), вышла замуж за Глеба Дмитриевича Гончарова (1905–1980), правнука Дмитрия Николаевича Гончарова — старшего брата Натальи Николаевны. Таким образом, еще раз породнились Араповы и Гончаровы. У молодых Гончаровых было трое детей: два сына и дочь.
| 
Много лет спустя дочь Капитолины и Михаила Бушек — Алла Михайловна, рассказывала о своих двоюродных братьях и сестре:
«…В Москве живет брат Олега — Игорь Глебович Гончаров (род. 17 апреля 1937 г.) и сестра — Наталья Глебовна (род. 22 апреля 1943 г.). Мы с ними в очень близких родственных отношениях. Детство наше прошло вместе, т. к. они на лето приезжали к бабушке в Тамбов, а их мать и моя — родные сестры.