— Вот когда ты видела, чтоб он что-то украл, а? — возмутилась она.
— Тут не что-то, а весло! — пояснила Ли Цзиньчжи. — Вон, посмотри на нее, — она показала на мать Фу Третьего, поджидавшую на улице, — посмотри хорошенько!
Бабушка Гуанчуня, вытянув шею, заметила у электрического столба сгорбленную сункэнскую старушку.
— И что с ней? — спросила бабка.
— Это мать Фу Третьего, того самого, с арбузной лодки, — понизив голос, пояснила Цзиньчжи. — Послушай, ладно Гуанчунь, а ты-то? Ты же человек набожный, как можно держать в доме такое?
Бабка переменилась в лице и поспешно засеменила на бинтованных ножках во внутренний двор, крича на ходу:
— Гуанчунь, ах ты балбес, а я тут тебя выгораживаю! Как ты додумался только притащить домой эту дрянь!
Ли Цзиньчжи побежала за ней и увидела дурачка — тот сидел во дворе и стерег весло. Лак уже облупился, и проступило почерневшее от времени дерево. Этот атрибут водной жизни, оказавшись на суше, отчего-то стал похож на какое-то старое, примитивное оружие. Видимо, поэтому Гуанчуню, имевшему о войне крайне странные представления, оно и приглянулось. Бабка уже приспособила весло в хозяйстве: подвесила на него овощи сушиться и приставила еще совсем мокрую швабру. Ли Цзиньчжи без колебаний схватила весло, вернулась обратно к двери и крикнула матери Фу Третьего:
— Глядите, не ваше?
Старушка подошла и заморгала, вглядываясь, — но тщетно. Тогда она пощупала его и сразу же заключила:
— Точно, наше весло! Я его сразу узна́ю, оно же двадцать лет у нас, на нем еще красная ленточка была.
Ли Цзиньчжи вздохнула с облегчением:
— Ну раз нашлось весло — найдется и лодка! Осталось понять, помнит ли этот дуралей, где она.
Она пошла было обратно в дом — но тут бабка самолично выволокла Гуанчуня на улицу. Увидев мать Фу Третьего, он по-военному козырнул. Бабка подошла к старушке и взяла ее за руку:
— Послушайте, наш Гуанчунь умом слабоват, вот и утащил, в войну поиграть захотел. А мне наплел, будто взял с какой-то прохудившейся лодки на Винзаводной. Вы уж зла не держите!
Тем вечером мы наблюдали, как целая процессия с веслом направилась в сторону Винзаводной пристани: дурачок Гуанчунь гордо вышагивал впереди, остальная компания была совсем разношерстной: Аньпин — сын Ван Дэцзи, Ли Цзиньчжи и бабка Гуанчуня. Последняя вела под руку старушку в шерстяном платке — как мы потом поняли, это была мать Фу Третьего. По дороге к ним присоединился еще один человек, и Аньпин безропотно отдал весло ему. Еще бы, ведь это был сам Ван Дэцзи. Он как раз возвращался на велосипеде с работы и увидел, что сын околачивается на улице. Подъехав к ним, Ван Дэцзи заорал:
— Ну-ка марш домой!
Аньпин аж подпрыгнул от страха и спрятался за мать Фу Третьего.
— Па! Я учусь у Лэй Фэна! — заверещал он, показывая на старушку. — Не веришь — у нее спроси!
Ван Дэцзи потом рассказывал, что, когда увидел мать Фу Третьего, сердце прямо в пятки ушло. Никогда не видал раньше, чтобы между матерью и сыном было такое сходство! И ладно б черты, удивительно другое! Когда он увидел эту изможденную старушку — одна рука лежала на животе, а другую она медленно протягивала в сторону Ван Дэцзи, наверное пытаясь пожать ему руку, — перед глазами сразу возник Фу Третий. Привалившись к стене туалета, он точно так же протягивал ему арбузный нож.
Лодку было не признать — как-никак, дней двадцать прошло. Лодки с винзавода, на которых возили желтое вино, буквально оттеснили ее в самый угол пристани. Вид у сункэнской гостьи был прискорбный — как у всякого судна, оставленного на произвол судьбы. Соломенный навес исчез, а из четырех шестов, на которых он держался, осталась торчать лишь одинокая палка, напоминавшая убогий флагшток в какой-нибудь начальной школе. Печки тоже след простыл — наверняка кто-то позарился на кирпичи и унес, причем настолько аккуратно, что ни осколочка не осталось. Помимо дурачка Гуанчуня, тут явно бывали и другие: кто-то замусорил палубу угольным шлаком, кто-то закапал водой, кто-то набросал объедков. Дно стало грязным, как у лодки мусорщиков, что плавают по реке летом.
Встав на причале, Ли Цзиньчжи принялась громко бранить местных лодочников.
— Нет совести у людей, — возмущалась она, показывая на заводские лодки. — Отличную лодку довели до такого состояния, а свои-то вон чистые! Раз чужая — надо помойку устроить?
Лодочники орали в ответ:
— Че ругаешься?! Между прочим, это мы ее пришвартовали, а то плавала б уже в Тихом океане!