Она спускается с моста и направляется к дому Гороховых. Уже четвертый день она приходит сюда в надежде на чудо — увидеть Зайку среди других коров. И четвертый день хочет Галя зайти в дом Гороховых и сказать: «Съели так съели, уроды. Только мне скажите, чтоб больше я ее не искала, если так».
Может, так совпало, что в это же время из тюрьмы вернулся старший сын Гороховых.
В тот вечер, не дождавшись Зайки, Галя побежала на речку, вернулась одна, уложила дочь спать, побежала к соседям. Попросила жилистого сорокалетнего Володю Сомова и молодого коренастого Сашу Ямова, только что вернувшегося с покоса, пойти с нею в лес — Зайку искать. Прошли лес от начала до конца, от конца до начала, справа налево, слева направо, светя фонарями между стволов. До самого водохранилища через лес дошли, и фонарный белый свет будто палками поворошил там дурную траву, кустарник, мусор, оставленный отдыхающими, и когда дошел до серой кромки воды, сердце у Гали екнуло, словно потревожил искусственный свет воду и то, что она скрывала под собой. И то самое чувство, которое обычно приходило к ней, когда она в дневное время оказывалась рядом с водохранилищем, сейчас поздним вечером обожгло ее и, заполнив вены, быстро остыло закупоренным ужасом.
В голове ожили рассказы бабы и деда, родившихся тут и живших на земле, покрытой сейчас водой, пока им не приказали покинуть свой дом и переехать на новое место. Там внизу — несколько деревень с домами, кладбищами, пастбищами и кедрами. Толстоствольными кедрами. А больше на сто километров радиуса вокруг Юголока кедры не растут.
Купаться Галя тут никогда не могла, и никто из ее ровесников — до тридцати пяти лет — не мог. А те, кто моложе, купались — им бабы и деды не рассказывали на ночь о доброй земле, где росла земляника, в июне уже красная с двух боков, светило самое ласковое солнце и цвела самая белая черемуха.
Гале в ту ночь приснился сон — будто баба выходит из воды и выводит Зайку, держа за левый рог. Луны нет, но баба и Зайка посеребрены белым светом фонаря, который светит откуда-то с неба.
Галя, проснувшись, встала, накинула на разгоряченное тело халат и вышла в ночь. Она опустилась на лавку и смотрела на созвездия. В это время года звезды низко опускаются над землей, показываются даже крупичные, и сейчас, в августе, можно даже увидеть, как некоторые звезды падают с небосвода и летят за гору, на то широкое поле, где пастбища.
Галя смотрела на небо, и настоящий, не искусственный, свет звезд успокоил ее. Галя сказала себе, что Зайка жива.
А теперь Галя стоит у гороховского дома. Дальше — только сараи и брошенные дома. Она неодобрительно качает головой, глядя на утлое хозяйство Гороховых. Решительно развернувшись, не зайдя в тот дом, Галя идет по тропинке спиной к лесу.
В траве вдоль тропинки жужжит и звенит. И чем ниже опускается солнце, тем земля звенит сильней, словно в ней работает бесперебойный генератор, в котором каждое насекомое и каждый стебель знают свою роль и свое место…
Лес темнеет за спиной Гали, и, когда она отходит от дома Гороховых на приличное расстояние, между еловых лап высовывается рыжая голова тощей коровы. Темные ласковые глаза коровы тягостно смотрят на удаляющуюся хозяйку.
Галя спускается к сельскому клубу — вытянутому строению, похожему на коровник. Красная дверь клуба плотно закрыта, будто навсегда. От клуба Галя выходит на улицу Ленина. Дома в Юголоке — в один этаж, одинаковые, собранные из бревен, почерневшие, но многие украшены белыми, желтыми и голубыми резными наличниками. У каждого дома в огороде сочно поднимается картошка, а от дров, сложенных у заборов, пахнет смолой, горько — сосновой и сладко — березовой.
Слышится стрекот. На красном, похожем на муравья мотоцикле к ней подъезжает сосед-пенсионер Анатолий. «Сейчас спросит про Зайку, — думает Галя. — А потом, втягивая щеки, скажет, зря я с ней тянула». В последний год, должно быть, накладно без проку корову держать. Шутливо отмахиваясь от вопросов, Галя про себя раздражалась — можно подумать, Зайка ест сено, купленное из их кармана, а не из ее собственного.
Соседу Анатолию Галя отпускала мясные продукты в долг не скупясь. Тем более, хозяйка магазина, в котором она работала, Алена поощряла продуктовые долги — чем больше люди брали под роспись, тем больше возвращали с получки и с пенсии. Но с позапрошлой пенсии сосед не вернул ни рубля и с прошлой тоже. Оттого, видать, в его глазах теперь при встречах с Галей появляется этот подобострастный блеск.
Сосед тормозит мотоцикл, оттолкнувшись ногой от желтой земли. Одним взглядом Галя вырезает его из пространства всего по пояс — блеклые сухие глаза, съеденные щеки, тонкий синеющий рот. Ворот белой рубахи, расстегнутой на впалой, смуглой от знойного солнца груди, глубокие складки на морщинистой шее — темные, словно в них аккуратно насыпали щепоть грязи, поднятой с земли. Серую нитку на шее с ключиком вместо крестика. Всю жизнь он носил этот ключ на простой нитке. Так давно носил, что уже никто и не спрашивал, от чего этот ключ и какой замок отпирает, да и существует ли этот замок.