Радовало Гермиону в эти мрачные дни лишь то, что их с Северусом отношения стали заметно теплее. Ей больше нечего было от него скрывать, а ему, в свою очередь, не приходилось делать вид, что он ничего не знает. В определённом смысле их общение стало даже лучше, чем до её отъезда во Францию. Агония после расставания прошла, и обоим стало легче.
Вечерами Гермиона приходила к Снейпу и они подолгу сидели в его гостиной обсуждая книги и свежие новости. Как-то раз Гермиона даже уснула прямо там, на диване, и Северус заботливо отнёс её на руках, как ребёнка, в свою спальню, где они некогда проводили ночи полные страсти. Теперь же Северус просто лёг рядом с ней, и они спокойно спали вместе, как родственники.
Единственным, кто всё ещё нарушал душевное равновесие Гермионы, был Люциус. После случившегося между ними скандала, он, как назло, перестал скрываться в своих покоях и чаще бывал на публике: принимал пищу в общем зале и нередко маячил перед глазами Гермионы в библиотеке, оказавшись, на её удивление, страстным любителем книг. И хотя Северус всякий раз просил Гермиону не обращать на него внимания, Люциус, будто намеренно, пытался вывести её из себя. То и дело она замечала на себе его странный изучающий, будто бы насмешливый взгляд. Разговаривали они друг с другом редко. Чаще всего дело заканчивалось парой ничего не значащих фраз, но Гермионе хватало и того, дабы ощутить всю силу своей неприязни к этому человеку.
Тем временем, октябрь подходил к концу, и дело шло к традиционному осеннему балу по случаю Хеллоуина. Утром праздничного дня, Гермиона находилась в своей комнате и внимательно осматривала платья, которые были припасены у неё для особых случаев. Таких нарядов у неё было не очень много, но именно сегодня, ей отчего-то хотелось выглядеть очень красивой, а потому она весьма критично рассматривала разложенные перед собой вещи. В какой-то момент в руки она взяла довольно простое, но элегантное чёрное платье, приобретённое ею в Париже, сразу после окончания войны. Именно в этом чёрном платье с вырезом лодочкой она появилась на осеннем балу в Хогвартсе шесть лет назад и именно в нём она впервые танцевала с Северусом. О, какой прекрасный это был день! Гермиона прижала платье к груди, и её взгляд устремился куда-то вдаль. Это воспоминание было поистине одним из самых приятных для неё. Благодарить за тот танец, Гермиона должна была, как ни странно, профессора МакГонагалл, которая в честь наступления мира, придумала для осеннего бала новую хорошую традицию: в какой-то момент все участники вечера, по очереди опускали руку в специальный котёл и извлекали оттуда бумажку с именем своего следующего партнёра по танцу. Многие потеряли в войну друзей и подруг, и Минерва считала, что никто в праздничный вечер не должен остаться без пары. Отказаться от выпавшего жребия было никак нельзя: в тот же миг будущих партнёров по танцу связывала тонкая серебряная нить, разорвать которую было возможно, лишь станцевав друг с другом. Гермионе тогда попался не самый приятный кавалер, слизеринский староста — мерзкий во всех отношениях тип, а вот Северус волею судьбы вынул из котла именно её имя.
Гермиона любовно положила чёрное платье на кровать. Она не станет надевать его на сегодняшний бал. Нет, пусть оно останется в прошлом и пусть с ним будет связано только одно это, возможно самое главное воспоминание.
Внезапный стук в дверь вывел Гермиону из размышлений. Вскочив с кровати она поспешила открыть. На пороге стоял какой-то третьекурсник, сбивчиво сообщивший, что помощь Гермионы потребовалась в главном зале, и спустя несколько минут она уже стояла с Минервой МакГонагалл в его дверях, полностью обескураженная тем, во что за последние сутки он был превращён.
— О, Мерлин, — выдохнула Гермиона; в глазах защипало от блеска стен, снизу доверху покрытых серебром и зеркалами. Привычной деревянной мебели в зале больше не было. По периметру располагались тёмно-зелёные бархатные диваны, на стеклянных многоугольных столах возвышались пирамиды из хрустальных бокалов для шампанского; под потолком, в воздухе, вместо свечей, висели огромные стеклянные сферы, в центре которых мерцал серебристый огонь. Подобное оформление зала выглядело достаточно необычным и несколько эксцентричным, даже для Хэллоуина в Хогвартсе, и, надо сказать, не было лишено шарма, но довершавшая убранство огромная — нет, просто громадная! — зеркальная статуя кобры, вырастающая из пола в самом центре зала, вызывала недоумение.
— Мистер Малфой сказал, что хочет взять оформление зала на себя. Я подумала, что это неплохая идея… — себе под нос промямлила Минерва, и Гермиона показалось, что профессор готова лишиться чувств.
— Он видимо решил, что мы тут празднуем не Хэллоуин, а день рождения Салазара Слизерина, — зло выплюнула Гермиона, ощущая, как внутри неё поднимается странное торжественное ликование.
— Это полный провал, — выдохнула МакГонагалл.
— Нет, ну в целом интересно, — Гермиона насмешливо скривила губы и потёрла пальцами подбородок. Наконец-то у неё была возможность, вдоволь, позлорадствовать над Люциусом.
— Надо срочно всё исправить! — в голосе Минервы послышалось отчаяние.
— Ну, всё мы, конечно, не успеем переделать, — Гермиона начала прикидывать в голове, сколько времени могло бы уйти только на то, чтобы привести стены в пристойный вид. — Убрать статую, перекрасить диваны в цвета всех четырёх факультетов. В сферах зажечь разноцветные огоньки, часть заменим тыквами…
— Прекрасно! — Минерва жёстко развернулась на каблуках. — Надо заняться этим без промедления, я сейчас же приведу тебе нескольких толковых семикурсников!
Гермиона вспыхнула. Она никак не планировала провести последние часы перед балом в качестве разнорабочего.
— А эльфы не могут этим заняться? — неуверенно пролепетала она, когда Минерва уже стремительно удалялась прочь.
Спустя час Гермиона вовсю орудовала палочкой. Злорадство её быстро сменилось негодованием: почему она должна тратить своё драгоценное время на исправление чужих ошибок? Работы было полно и хорошо было бы успеть закончить всё хотя бы к началу бала. В груди у Гермионы снова кипела злость на Люциуса, которую она вымещала на окружающем её пространстве.
В тот момент, когда Гермиона с нескрываемым удовольствием направила в сторону статуи кобры разрушающее заклятие, в главный зал ворвался Люциус. Голубая вспышка достигла цели мгновенно, и громадная скульптура рассыпалась на миллиарды мелких осколков. На секунду в зале воцарилась гробовая тишина.
— Что вы сделали, чёрт вас подрал! — рявкнул он, лицо его побагровело. — Я создавал эту скульптуру всю прошлую ночь!
— О, так я только что уничтожила произведение искусства? — Гермиона закатила глаза.
— Кто вам разрешил её трогать? — сдерживая порыв гнева, прошипел Люциус. Ноздри его раздулись, а самого его трясло мелкой дрожью.
— Не знала, что вы такой чувствительный, — проговорила она. — О чём вы думали, когда делали всё это? — Гермиона взмахнула палочкой, и с потолка на них посыпалась серебряная пыль. — Ожидали, что Минерва оценит трёхметровую статую Нагайны или серебряные стены со стеклянными столами?
— Ей не понравилось? — губы его нервно дрогнули.
— Я просто физически ощущаю треск вашего уязвлённого самолюбия! — воскликнула Гермиона. — Возьмите себя в руки! Это детский праздник, а не «званый вечер» в Малфой-мэноре. Признайте, что вы облажались!