— Продолжай, — кивнул Данька, почуявший, что Васютин не просто так хорохорится. — Рассказывай про свою силу.
— У меня, видишь ли, есть очень важная для тебя информация. Ты даже не представляешь себе насколько важная. Так что я думаю, ты не только прощения попросишь, но и сапоги мои вылижешь.
Данька внезапно улыбнулся.
— Так ты мне скажи что у тебя за информация. Может, ты и прав, отпущу я тебя, Москва далеко, кто там узнает как дело было.
— Развяжи, — потребовал Васютин. Данька, пожав плечами, ослабил веревки. Перед тем как начать говорить, Васютин размял руки и прошелся взад-вперед по помещению.
— Так вот, Щусь. Предлагаю я тебе свою помощь в очень важном для тебя деле…
Когда Васютин закончил говорить, Щусь все еще улыбался, только улыбка теперь была ледяной, застывшей.
— Когда ты окажешься в Москве, я позабочусь о том, чтобы тебя не расстреляли. Ты будешь жить долго, Васютин. Очень долго. Слишком долго, — тихо сказал он и повернулся к Иванову и Мирзалиеву.
— Где майор?
— С командиром местным беседует.
— С этого глаз не спускать. И связать.
Он вышел в коридор-штольню, заглянул в несколько помещений. В одном из них нашлись Степанов и Яшка, сидящие у импровизированного стола, представляющего собой огромный кусок камня, стесанный с одной стороны. Данька остановился у входа, прислушался к их разговору.
— Сразу после объявления войны учителя повезли наших школьников обратно, — глухо рассказывал Степанов. — Спешили вернуться домой. Тогда поезда на запад еще ходили. Но под Ростовом поезд разбомбили — одна из первых бомбежек была, все только начиналось. Вашего Валю никто с тех пор не видел — ни живым, ни мертвым.
Он помолчал.
— А моего Мишку видели, — внезапно сказал Степанов. — Там же и похоронили. И еще нескольких человек, вместе с учителями.
Тяжелая тишина была. Мертвая.
— Спасибо, — с трудом сказал Яшка и, судя по звукам, встал. — Спасибо, что рассказали.
— Ксения Ивановна то же самое сказала. Слово в слово.
— Что? Она здесь?
— Вы не знали? — удивился Степанов. — Да, она здесь, мы с сорок первого и партизаним вместе. Удивительно отважная дама. Просто Жанна Д’Арк.
Твою мать. Они в Херсон сбежали, как же он сам не догадался! Пора было вмешаться. Данька шагнул внутрь.
— Да, Ксанка здесь. Васютин только что рассказал. Плохая новость — она в гестапо. Хорошая новость — завтра утром ее повесят.
Произнес и ощутил, что тишина перестала быть мертвой — в ней будто шаровая молния повисла Яшкина боль и нарастающая ярость и это было прекрасно — пусть он взорвется и сорвется сейчас, пока еще можно.
В помещение спиной вперед вошел Валерка.
— Извините, — Валерка пинком загнал в зал какой-то ящик. — Откуда это у вас?
Степанов, ошарашенный Данькиным заявлением, только рукой махнул.
— Это мы эшелон под откос пустили и кое-что удалось забрать, только вот приспособить к делу не получилось.
— Почему-то я так и подумал, — Мещеряков присел над ящиком и ласково улыбнулся его содержимому.
— Как же вы приспособите это к делу, если это модифицированная взрывчатка, экспериментальная серия, радость моя… — проворковал он, перебирая упакованные в серую бумагу бруски.
— Немцы идут, — раздалось от двери.
Данька повернулся. Валерка поднял голову от ящика и поправил очки. Яшка прицелился в пришедшего. У входа стоял белокурый полицай.
— Через два часа айнзацгруппа будет здесь. Надо уходить, — отрывисто сказал он.
— Здравствуй, Леня, — кивнул Степанов. — Спасибо, попробуем в плавни уйти.
— У вас раненые. Вас перестреляют по дороге.
Степанов пожал плечами. Он выглядел как человек, давно все для себя решивший.
— Останусь прикрывать отход. Надо собрать все патроны, которые у нас остались.
— Я с вами. У меня еще целая обойма.
«Черта с два у них получится, — внезапно подумал Данька. — Их уже, по сути, нет в живых, ни Степанова, ни этого парня в немецкой форме, как и тех, кто сейчас стоит за их спинами и надеется уйти в плавни, где половина умрет от переохлаждения и воспаления легких, а вторую половину перестреляют немцы. Плавни так себе убежище, я-то знаю. Нас в ту войну не нашли только потому, что не искали — Лютый считал нас детьми, а от Бурнаша мы вовремя сбежали. Ааааа, семь бед — один ответ, год в лагере прожил — проживу и десять…»
— Сколько у вас людей? — спросил командир Мстителей Щусь.
— Пятнадцать, среди них раненые, женщины и подростки.
— Понятно, — Данька достал карту, разложил ее на камне. — В этом квадрате должен приземлиться Дуглас. С немецкими опознавательными знаками. За штурвалом будет капитан Устинович. Передадите ему эту записку. Как только доберетесь до самолета, улетайте, нас не ждите. — В записке было буквально три слова. Устиновичу должно хватить.
— Хорошо, товарищ Чех. Но как же…
— Мы остаемся здесь. Цыган, твоих надо тоже отправить, с Васютиным. Главное, чтобы он не сбежал.
Если Яшкина группа доставит Васютина, Яшка сумеет выкрутиться. Валерку он отправит… надо придумать, куда отправить Валерку. Есть, конечно, шанс, что удастся выполнить задание, спасти Ксанку и вернуться к своим, но определение шанс тут как нельзя более уместно. Шанс. Один.
Яшка, не бледный, а пепельно-серый, шагнул к выходу. Через минуту за стеной раздался выстрел и долгий вой Васютина. Данька с Валеркой переглянулись.
— Как ты думаешь, он в порядке?
— Цыган точно нет, а на Васютина мне плевать. Ты что с ним сделал?
— Колено, — Яшка положил пистолет на стол. — Не смертельно, но не сбежит.
— Мы вас, товарищ майор, очень уважаем за умение решать вопросы так, чтобы раз и навсегда, — в дверях стоял Иванов.
— Дайте бинт и ампулу, пожалуйста. Этого обезболить и перевязать теперь надо.
Яшка выложил необходимое на стол.
— Вы прикрываете отход партизан и уходите с ними. Это приказ. Я остаюсь здесь.
Иванов весь как-то подобрался.
— Что Костенецкому говорить?
— И Костенецкому и особистам и всем, кто спросит, говорить одно и то же — у вас был приказ старшего по званию. Валите все на меня.
Разведчики исчезли.
— У тебя проблем не будет? — спросил Данька.
— Будут. Меня снова сделают лейтенантом, делов-то… Переживу. — Яшка закрыл глаза и откинулся к стене.
— Как оказалось, я переживу абсолютно все, — внезапно добавил он. Данька покачал головой. Здесь он уже ничего не мог сделать.
— Валер, — Данька присел на корточки у увлеченно мастерящего что-то Валерки. — Тут такое дело…
Выслушав его, Валерка оторвался от разложенных по земле проводов и молча ткнул Даньке под нос выставленный средний палец.
— Уверен?
— Дай-ка подумать, — Валерка поправил очки на переносице. — Ксанку утром казнят, вы идете на верную смерть, а я под чужим именем отправляюсь в глубокий тыл? Планируй получше, пока я тебе морду не набил.
— Хорошо. Товарищ полицай, ответьте мне, пожалуйста, на несколько вопросов, — Данька отвел полицая в сторону.
Партизаны тем временем собирались у выхода — дюжина мужчин (многие с ранениями, один перемещался на костылях), трое подростков, на лицах которых было написано яростное сопротивление происходящему, и женщины. Васютин был тут же, опирался на разведчиков.
— Это все? — спросил Данька.
— Все, — кивнул Степанов. — Здесь те, кому нельзя показываться в городе.
Данька проводил их до балки, надеясь, что им удастся улететь. В том, что это удастся его отряду, он уверен не был.
— Валерка, — вернувшись, спросил он у Валерки, увлеченно мастерящего что-то из найденных в ящиках предметов. — А что ты вообще делаешь?
Валерка поднял голову от собранной им конструкции и засмеялся.