Убитых не вернешь, но за них можно отомстить. То, что видел забыть не получится, но можно заглушить другими воспоминаниями.
Ведомый, молодец, зашел сбоку к другому, пропорол очередью черный крест, закружилась в воздухе подбитая стальная птица. Самолет жаль, он не виноват, что его, вершину человеческого разума, сделали инструментом убийства. Летчика не жаль.
Едут да по полю герои, эх, да Красной Армии герои…
Еще один вышел на угол атаки, но неееет, много вас таких было, штурвал вниз до упора, Як, умничка, клюет носом, послушно идет вниз, давай за мной, фриц или ганс, кто ты там, падаю я, падаю, видишь?!.
Земля приближается с чудовищной скоростью и в какой-то момент становятся видны ровные, слишком ровные ряды невысоких холмиков. Есть! Отсчитать такты мотора — удары сердца — и штурвал на себя, что есть сил, самолет воет от напряжения, но взмывает над землей. Хороший самолет, и имя у него хорошее. Лично каждый винтик со Степанычем переберу, умница моя.
Эх, да наши танки быстроходны! В небе за тучей грозные следят пилоты…
Сквозь вой мотора пробивается страшный скрежещущий звук сминаемого металла — а вот не надо было трусить и скорость убирать, хер фашист, глядишь, в штопор не ушел бы!
К небу поднимается столб тяжелого черного дыма. От авиационного бензина такого дыма не бывает. Так горит мазут. Так взрываются танки, искусно замаскированные под рельеф.
На плотном слое облаков черные пятна от сбитых мессеров. Большая часть сбежала, кто бы сомневался. Трусливые они стали, потеряли наглость. Это не беззащитных людей, вжавшихся в землю, свинцом поливать, здесь и бурьяном в морду получить можно.
- Первый, я Искра! Я Искра, ответьте! — кричит Ванька, почти как пилот захваченного транспортника. Ну простите, отвлеклись малость.
- Искра, я первый. Потерь нет, четыре единицы сбили, идем назад. Танки в заданном квадрате, проверили, на них упал мессер. Нечаянно.
- Принято! — У Искры ощутимо веселеет голос. Там, на земле, сейчас раздаются четкие резкие команды, бегут по своим машинам пилоты бомбардировщиков, застегивают на бегу шлемы, закрывают фонари кабин, готовятся смешать вражеские машины с землей.
- Посылочку вашу видим, сейчас сядет, спасибо, дедуля, — совсем уже не по уставу смеется Искра.
Сгибается, небось, от смеха прямо у передатчика. Теперь до конца войны зубоскалить будет.
- На здоровье, яхонтовый!
Земля мягко пружинит под шасси. Откинуть фонарь, снять шлем, поздороваться со Степанычем. Иванидзе машет от радиоточки.
- Ну ты, дедуля, подкинул особистам работы!
- В самом деле партизаны?
- Говорят, да. Сейчас особый отдел разбирается. Как сбитых пишем?
- На всех, конечно.
- Принял. Ребята, сегодня первая эскадрилья проставляется, у них почти пол-литра набежало. Ну, четыреста грамм, но кто ж им считает кроме нас!
Дружное ржание со всех сторон.
- Я смотрю, это становится традицией! Первая только и делает, что проставляется.
Ванька задирает длинный нос.
- Ничего, мы свое еще наверстаем. Все, идите, отдыхайте. Задание выполнено. Бомбардировщики там уже все раскатывают.
И, отводя в сторону, бормочет как бы сам себе.
- Это не просто партизаны. Один из них у комполка спецсвязь затребовал. И что характерно, получил. Сейчас сюда спецборты летят. Вроде как особо ценного языка вывезли.
- Да иди ты!
- Правду говорю. Тебе еще орден выдадут, — Иванишвили картинно вздыхает. — А может быть, даже и аттестат за среднюю школу.
Вот же паразит.
Полюшко-поле, полюшко, широко поле, едут по полю герои, эх, да Красной Армии герои!..
***
Врачи авиаполка были очень заняты — среди партизан оказалось много тех, кому нужна была серьезная помощь — и Ксанка вообще не хотела мешать им, но Данька с Яшей настояли. Она послушалась: у нее было еще одно дело.
Увильнув от врача - раз она до сих пор может на ногах стоять, то ничего страшного точно нет, Ксанка прошла в соседнюю комнату, к раненым. Дрожь из рук постепенно уходила.
Васютин лежал на койке у окна. Левая нога от бедра до ступни была закована в гипс.
- Почему? — спросила она.
Васютин перевел взгляд с потолка на нее.
- Извини, — равнодушно сказал он. — По-другому не получалось. Хорошо, что тебя не повесили.
- Я тоже рада, — кивнула она.
- Хочешь убить — убей, — внезапно сказал Васютин. — Я не буду сопротивляться.
Ксанка покачала головой.
- Это было бы слишком просто. Дай руку.
Он протянул ей ладонь. Ксанка, подавив отвращение, взялась за нее, посидела так немного.
- Готово. Прощай, Васютин.
- Стой! — крикнул он ей в спину. — Что ты сделала?
Она обернулась. Васютин смотрел на нее с ужасом.
- Мы вместе воевали. Я отдала тебе последний кусок хлеба, а ты меня предал и обрек на смерть. Как ты думаешь, что я сделала?
Она вышла, едва удерживая смех. Нервный смех, нехороший, но какой уж был. Ребята ее ждали.
- Ты чего такая довольная? Все в порядке?
Ксанка все-таки засмеялась.
- Да, со мной все хорошо. А еще я прокляла Васютина.
- Ксан, — Яшка обнял ее. Теплый. Родной. Живой.
- Тебя обманули. Это все цыганские сказки.
За его спиной захохотал Валерка, сообразивший в чем дело.
- Главное, чтобы в них верил Васютин!
- Будем исходить из того, что он поверил, — на лице Даньки играла непривычная улыбка.
Яшка как-то странно напрягся. Она обернулась.
В открытую дверь вошли люди в синих фуражках{?}[Войска НКВД], стали стеной, отсекая их от выхода.
- Здравия желаю, — козырнул один из них.
- Мещеряков Валерий Михайлович, Цыганков Яков Семенович, Щусь Даниил Иванович, Щусь Оксана Ивановна — задержаны. Пройдемте.
- А их-то за что? — спросил Яша.
- Причину задержания поясните, — попросил Данька.
- До особого распоряжения, — ответили ему.
Их отвели в пустую избу в которой остались только натопленная печь и охапка сена на полу.
- Осточертело все, — внезапно сказал Данька, — разбудите, когда нас расстреливать будут.
***
Справедливости капитану Устиновичу пришлось добиваться долго. Он изложил свое мнение о некорректном поведении летчиков особистам, но те пропустили его слова мимо ушей — и если вдуматься, этот факт тоже был оскорбителен, но все по порядку.
Командир истребительного авиационного полка отсутствовал: в штаб армии уехал. Его заместитель, узнав подробности, отправил его к оперативному дежурному по полку. Оперативный дежурный оказался невероятно занят, не сходя с места набрал дежурного по полетам и велел немедленно разобраться — в советской авиации не место хамству!
Пришлось идти обратно.
Дежурный по полетам нашелся у радиоточки, досадливо смотрел на небо.
- Вы простите, — сказал он — у нас тут сегодня большой слет. Сейчас два борта посажу, пока нас совсем туманом не накрыло, и разберусь.
Устинович присел рядом, разглядывая облачное небо. Что-то странное происходило на этом аэродроме — из приземлившихся самолетов выходили гражданские по которым сразу было видно, что погоны они сняли только что. Что-то важное творилось и, возможно, это что-то было в прямой связи с его рейсом. Тем обиднее ему становилось. Дежурный закончил свои дела и повернулся к Устиновичу.
- Я работаю в главном разведуправлении, — начал Устинович свою речь. - Мне сорок лет. У меня на счету десять вылетов за линию фронта. Есть правительственные награды. И когда какой-то мальчишка позволяет в мой адрес оскорбительные высказывания, я, товарищ дежурный, требую, чтобы к нему применили меры дисциплинарного воздействия.
- Согласен, возмутительный факт, — кивнул дежурный. — Кто вас оскорбил опознать сможете?
- Позывной у него был «Первый», — припомнил Устинович. — Подробнее сказать не смогу.
- Это комэск-один, — кивнул дежурный. — Командир первой эскадрильи. Мы его накажем, обязательно. Что он себе позволяет?!. Он, конечно, вас спас, хотя мог бы и сбить, но это же не повод оскорблять!