Он прервался, чтобы вдохнуть воздуха и подумал, что самообладание у товарищей было потрясающее — ни движения, ни вопроса. Только Оксана, глядя в упор на брата, нервно потирала шею.
- Ты, Цыганков, тоже не грусти. Ты у меня на службе не состоял, шпиона из тебя не вышло, так что пойдешь по уголовке, как муж пропавшей без вести жены. Как ты там говорил: когда жена пропадает, из ста девяносто девять, что муж постарался? Ну так ты тот самый муж и есть. Молчать. Ты хочешь сказать, что нету тела — нету дела? Не переживай, тело мы найдем, война все же, разгул преступности, болезни везде, лица гражданские гибнут без счета. Причину, по которой ты супругу убил, выберешь сам. Я сегодня добрый. А Оксаночка останется как есть. Оксаночка у нас, конечно, беглая гражданка, но, как мне уже сообщили, героиня подполья, а мы с гестапо все же разные задачи выполняем. Доказать, что она это она все равно не получится.
Проскуряков снова замолчал, ожидая.
Сейчас кто-из них должен отвлечь на себя внимание. В обычном, классическом варианте, имей он дело с дилетантами, это была бы женщина. Но дилетантами они не были еще в двадцатых. Проскуряков почти не удивился, когда заговорил Францисканец.
- Даня, ты мне что-то про Глорию начал рассказывать, но не дорассказал. Про розы.
- Лучше у Яшки спроси, он точно помнит.
Цыганков кивнул.
- Розы, да, у них лепестки как будто окровавленные. Как тогда.
- Когда — тогда?
Цыганков, не ответив, прижал руку к левой стороне груди, и Проскуряков понял, что его не просто отвлекут, нет, все будет решено изящнее.
Цыганков сейчас потеряет сознание или забьется в падучей. Это будет выглядеть достоверно — психика у разведчиков горит первой, сколько их списывается, прямиком в психушки. Ему станут помогать двое, третий — третья, женщина, чей муж только что был чудовищно и несправедливо обвинен — кинется с гневом и проклятиями к Проскурякову, и его судьба будет решена. Оксаночка, отлично знающая как работает организм человеческий, не просто так потирала шею — кратковременного пережатия сонной артерии с учетом его возраста и лишнего веса, будет достаточно для вывода генерала из строя. Но она в плохой форме, она не справится. Справится Щусь, который будет ее якобы оттаскивать. А если этот план не сработает, то у Цыганкова в сапоге последним аргументом наверняка припрятан НР-40{?}[Нож разведчика. Серийно выпускается с 1940 года, что не помешало Валерке метать его еще в 1920-м. А вот так.]. А Мещеряков прекрасно метает ножи. А у Щуся достаточно изворотливости чтобы объяснить внезапную смерть руководителя. Нет, все же, не обморок, а падучая — больше свободы действий.
Что ж, пожалуй, все, что он хотел, он увидел.
***
Осознав, что ждать милостей от природы, то есть командования авиаполка бесполезно, капитан Устинович отправился на розыски комэска-один самостоятельно, но тот положительно был неуловим. Устинович посетил штаб полка, казарму, палатку военторга, медсанбат и даже прачечную, пытаясь выведать хотя бы что-то, но тщетно. Раздобыть удалось только фамилию — в самом деле, простую, легкую и неинформативную.
Из всех опрошенных более-менее развернутый ответ дала врач медсанбата, но, увы, частота сердечных сокращений комэска-один (по словам врача, находившаяся строго в пределах нормы) была Устиновичу совершенно неинтересна.
Устав, он плюнул на розыски и сел на лежащее тут же у избы медсанбата бревно, заметив, что на этом же бревне сидят разведчики, с которых все и началось.
- Я надеюсь, — Устинович закурил, — командование примет все меры для расследования этого бесчинства.
Иванов пихнул в бок Мирзалиева. Мирзалиев посмотрел на Иванова. Оба промолчали.
- Где ваш командир?..
- Допрашивают его, товарищ капитан. — вздохнул Иванов.
— Вот, сидим, ожидаем. Надеемся, что он по морде никому опять не заедет. Привыкли мы к нему как-то.
- Дождетесь, — с удовольствием кивнул Устинович, — все вы дождетесь. Товарищ старший лейтенант, подождите!
Мимо шел давешний дежурный по полетам. Кивнул черной кудрявой головой и подошел поближе.
- А, вы по вашему вопросу, товарищ, — будто вспомнив, сказал он, глядя в упор черными бешеными глазами. — Не беспокойтесь, меры приняты. Комэск-один за допущенное в ваш адрес хамство расстрелян.
- Кккак расстрелян?..
- Обычно. По приговору трибунала. Здесь фронт, здесь нет места бескультурию.
Отдал честь и ушел, оставив Устиновича ошарашенно смотреть ему вслед.
***
- Девятка, Чех! — рявкнул Проскуряков.
Код конца проверки был озвучен вовремя. Чех, будто наткнувшись на преграду, медленно, оценивая правдивость его слов, опустил руку. Цыганков, все еще держащийся за сердце, распрямился. Оксана убрала руку с шеи. Что-то неуловимо изменилось в присутствующих — в позах, в выражениях не то, что лиц — глаз. Напряжение, висящее в воздухе как грозовой разряд, ослабевало. Не до конца.
- Бурнаш, — отчетливо произнес Чех. — Атаман Бурнаш после ареста в двадцать третьем давал показания. Про Кандыбу в этих показаниях тоже говорилось.
Проскуряков кивнул. То, что имя Григория Кандыбы Щусь использовал еще в девятнадцатом, он, разумеется, знал, но как прикажете проверять реакцию группы на непредвиденную угрозу, а?
- Отбой, — сказал он. — Проверка завершена. Во-первых, поздравляю с удачным выполнением заданий. Я рассчитывал, что вы объединитесь, так и произошло. Чех, сколько препарата и куда именно вы вкололи фигуранту?
- Ноль один миллиграмм в сонную артерию.
- Значит, скоро очнется. Спрашивать, почему в самолете оказалось на двадцать человек больше, не буду — мы и ради этих двадцати воюем. А вот почему, майор, у Васютина колено прострелено — спрошу.
- А что б не сбежал.
- Радикально. Но действенно.
- Что ж, присаживайтесь, товарищи. Поговорим о вашем будущем.
Он сделал паузу, посмотрел на лица слушателей. На лицах было сосредоточенное внимание, только у Францисканца немного дернулся уголок губы в подавленной усмешке.
- Хочу вам байку рассказать.
- Про Красного Призрака{?}[Очень хороший фильм] или про Белого Тигра{?}[Тоже очень неплохой фильм]? — поинтересовался Цыганков.
- О, — на лице Францисканца все же проступила улыбка.
- Я тоже знаю. Про Черного Барона{?}[Врангель].
- Именно! — Проскуряков поднял вверх палец, тактично не заметив, что просьба присесть проигнорирована. — И это, безусловно, важная часть нашего повествования. С чего бы начать?.. Начну-ка я с начала. С дел давно минувших дней.
Например, расскажу про боевую группу Мстители, бывшую в личном подчинении у Смирнова с того самого двадцатого года. Тогда они выкрали некие документы из сейфа начальника ялтинской контрразведки и хоть ценность этих документов оказалась сильно преувеличена, и взятию Крыма они никак не помогли, зарекомендовали ребята себя прекрасно. Группа, как можно судить, была идеальная. Слаженная, сработанная, с явным лидером, отсутствием личных и, что особенно нетипично для групп подобного состава и возраста, сексуальных конфликтов. Судить о мнении Смирнова о своих сотрудниках можно уже по тому, что он лично контролировал решение бытовых вопросов.
Вот теперь реакция была. Мужчины синхронно удивились, Оксана покачала головой с извечным выражением всех женщин, столкнувшихся с мужской наивностью.
- А вы действительно думали, что новая форма в шкафу самозарождается? — спросила она куда-то в пространство. Проскуряков хмыкнул про себя и продолжил.
- Однако в двадцать пятом году Смирнов от своих сотрудников избавился. Буквально за пару дней. Что же произошло в том году, товарищ Мещеряков?
Францисканец поправил очки на переносице.
- Кажется, в двадцать пятом Ксанка родила. Ксан, так ведь?..
Она кивнула.
- Вот, я все правильно помню. И год со дня смерти Ленина был. Еще у меня в квартире прорвало батарею.
- Да не прорвало батарею, а кран кто-то из твоих баб не закрыл, — уточнил Цыганков. — Затопило два этажа и твои соседи пытались меня побить.