- Почему тебя?
- К тебе в гости зашел! Но баб там уже не было, если что, — уточнил он специально для жены.
- Были только какие-то злые люди. Я по крышам уходил.
- Погодите, — вмешался Чех, — мы же в двадцать пятом Кривецкого брали, тогда еще опытом с ленинградцами поделиться пришлось, ну тогда, когда вы с Яшкой повели их гулять и догуляли до Пятницкой, а меня потом Смирнов ругал, потому, что они полезли купаться на Балчуге и утопили оружие.
- В двадцать четвертом мы его брали, ты путаешь. Я с ними пила, значит, не беременная была.
- Ой, как будто тебя это остановило бы!
- Ну, знаешь ли…
Проскуряков слушал их краем уха, не вникая в детали, рассыпанные по диалогу с тем расчетом, чтобы отвлечь слушателя. Правильный он вопрос задал, значит. Не просто так Смирнов своих преторианцев разогнал, причем трое лишились карьеры, а один под чужим именем отправился за рубеж.
Что-то не так было с Францисканцем, причем это нечто не потеряло актуальности и за двадцать прошедших лет, иначе они тут балаган не устраивали бы.
- Я думаю, — продолжил он, глядя, как улыбка Францисканца становится еще шире — дело в происхождении товарища Мещерякова и, возможно, в партийной принадлежности его родителей. Вот только снова не начинайте!Итак, товарищ Мещеряков был надежно спрятан и, хочу вам сказать, эта командировка явилась едва ли не одним из лучших решений Смирнова при всем уважении к его огромнейшим заслугам перед нашим государством. Ликвидация проекта «Дора» это подтверждает.
Щусь согласно кивнул. Мещеряков пожал плечами.
- Вы спросите, а что же было дальше? Один уехал, но трое-то осталось. А дальше начинается самое интересное…
Он говорил долго, так долго, что пересохло в горле, выкладывая все, что удалось найти аналитикам и понять самому.
Про глупый, нелепый арест Щуся, вернее, попытку этого ареста.
Про то, что во всей истории с арестом Григория Кандыбы есть несколько непонятных обстоятельств. Первое — то, что оперуполномоченный Цыганков уволился из МУРа за две недели до того как отправил на нары Кандыбу. Яков Семенович, поясните, как это у вас получилось?
- Поясню, — кивнул Цыганков. — У нас в МУРе была традиция. Каждый год, первого января, мы с товарищами писали рапорты об отставке с открытой датой. Мало ли. Вот и пригодилось.
Проскуряков кивнул.
- А брак у вас был незарегистрирован.
- Откуда ж у цыгана жена, — усмехнулся Цыганков. — У него только конь, гитара да вольный ветер.
- Логично, — согласился Проскуряков. — И еще один момент мне неясен. У тебя, майор, было меньше часа на принятие решения, а ты ни одной ошибки не сделал. И говорит это только об одном.
- О том, что я умница?
- Судя по тщательности проработки деталей — очень скрупулезной, женской, я бы сказал, план был готов задолго до того как товарищи из опричнины, которая как все мы знаем, является лучшей и самой передовой организацией нашей эпохи, захотели ночью у товарища Щуся воды попросить. И причины этой готовности мне, по большому счету, пока не важны. Но я знаю, что они были.
Он помолчал. Заходящее солнце разукрасило розовыми квадратами пол избы. Где-то далеко бухали выстрелами орудия.
- Что ж, — наконец заговорил Проскуряков. — Как я вижу, группа Мстители все еще активна и готова к действиям. Пойдем, Чех, обсудим детали.
Чех чуть кивнул, успокаивая остальных, и вышел следом.
На улице Проскуряков остановился, достал портсигар, затянулся, глядя на истребители.
- Я начинаю радоваться, что я тебя не сдал.
Чех промолчал.
- Один вопрос, Чех. Скажи мне, на чем все это — он кивнул в сторону избы — держится? Я вижу конгломерат, но я не понимаю, что его создало.
- Что создает конгломераты? Давление.
- Поэтичный образ. Осиротевшие дети встретились посреди войны и не только сумели выжить, но в процессе выживания стали единым целым. Здесь напрашивается целая поэма о выборе, воспитании, приоритетах и прочем, но я реалист и смотрю на вещи просто. Эта общность накладывает некоторые ограничения, ты согласен?
Чех хмыкнул и впервые за все время разговора посмотрел в глаза Проскурякова.
- Если вы про невозможность применить некоторые методы управления агентами, то у вас есть я.
- Заложник. Ты предлагаешь себя в заложники.
- Это взаимно. В вашей речи я насчитал три опасных для вас пункта, у Мещерякова меньше вводных но и он наверняка углядел два. Цыганков не будет заниматься подсчетами, он просто будет действовать. Действует он с максимальной эффективностью.
- А Оксаночка?
- Она уже прикидывает худшие из возможных последствий и продумывает пути отхода.
- Что ж. Идем в штаб, не на улице же операцию обсуждать.
***
- Это очень недобрый дядя, — сказал Цыганков, когда за Проскуряковым и Данькой закрылась дверь. — И у него чрезвычайно опасное дело.
Ксанка устало опустилась на сено.
- Не понимаю, где шмеерзоновское расследование. Он нашел протоколы допроса Бурнаша и незначащие распоряжения Смирнова. Почему не нашлось шмеерзоновское дело?..
- А оно было?
Она пожала плечами и легла.
- Всю жизнь я полагала, что да. Теперь уже не знаю.
Муж сел рядом с ней, поморщившись, достал из голенища сапога нож, вогнал его в деревянный пол.
- Если бы мы не думали, что оно есть, Даньку бы расстреляли еще тогда, в тридцать седьмом.
- Пойду, прогуляюсь, — сказал Мещеряков, посмотрев на них. — Заодно русский вспомню.
Они синхронно кивнули, не повернувшись в его сторону.
Валерий усмехнулся про себя, почему-то вспомнил Эрну и вышел. На улице было прохладно и сильно пахло авиационным бензином.
Истребители стояли в ряд, напоминая то ли птиц, то ли экзотических насекомых. Вокруг них суетились механики. Светловолосый летчик сосредоточенно проверял вращение винта. Мещеряков прошел мимо, любуясь машинами, уловил обрывок разговора:
- Сам-то зачем, а я на кой?.. — спрашивал механик.
- Не обижайся, Степаныч, я когда из пике вышел, пообещал, что каждый винтик сам переберу, — объяснил летчик.
Данька курил у высокого крыльца избы-штаба и странно озирался, как будто пытался кого-то отыскать.
- Потерял кого-то?
- А, да, то есть нет. Все нормально. Мы еще не обсудили все детали, но, кажется, все хорошо.
- Под хорошо ты имеешь в виду…
- Либо Балканы либо Балканы, — Данька усмехнулся. — Там будет жарко. И вас там будет просто легализовать.
- С учетом всех озвученных твоим руководством деталей, звучит как идеальный выход из ситуации.
- Да. Где Цыганковы?
- Я сделал подлость и оставил их вдвоем. Жаль, конечно, Яшку, хороший был цыган.
Данька посмотрел на него округлившимися глазами.
- Ты о чем?
- Смотри. Яшка тебя посадил, так? Ты меня расстрелял. Я отвел Ксанку в гестапо. Как ты думаешь, что она с ним сделает? Круг должен замкнуться.
- Какие, все-таки, мы веселые ребята, — Данька втоптал окурок в землю. — Так. Устинович идет. Его опять кто-то обидел. Меня здесь не было.
Мещеряков пошел дальше, к пункту связи. На него вдруг налетел капитан Устинович.
- Где товарищ Чех? — требовательно спросил он.
- Разговаривает с генералом Проскуряковым.
Устинович досадливо махнул рукой, затоптался на месте.
- Да тут такое дело, понимаете… Мне Чех нужен, вот с этим поговорить, мне эта нерусь чушь какую-то несет, — он кивнул в сторону узла связи, где стоял высокий брюнет с погонами старшего лейтенанта. Мещеряков посмотрел на него, протер очки и посмотрел еще раз. «Этого не может быть, — подумал он. — Это невозможно».
- Ну вы подождите, — машинально сказал он Устиновичу и направился к летчику.
- Здравствуйте. Моя фамилия Мещеряков. Мне кажется, я работал с вашими родителями в Москве в двадцатых. В ВЧК.
«Он похож на отца, — думал Мещеряков, слушая приветствие лейтенанта. — Очень похож. Копия. Это не совпадение, это что-то другое… Судьба».
- Мещеряков?.. Кажется, отец действительно упоминал про вас, — сообщил старший лейтенант.