— Эх, — Васютин развел руками. — Опять то же самое. Ну спросить-то я мог?
Она только головой покачала, обижаться на этого дурака смысла не было. Васютина непоправимо испортила древняя, ныне активно осуждаемая теория стакана воды, согласно которой пролетарка не могла отказать в близости пролетарию. Ксанка подозревала, что отказов в самой разной форме (она сама, не тратя слов, обычно заряжала ему в нос) он слышал куда больше чем согласий, но оптимизма и надежды Васютин не терял. Время шло, ее не вызывали. Ксанка достала блокнот.
Так, что у нас там. Планы тренировок сдала на утверждение, надо будет в секретариат зайти, забрать, и с двадцать первого начинать работать по новой схеме, группа хорошая, сильная, должны программу быстро освоить. Форму в прачечную отдала, в понедельник вернут. Завтра в детсаду субботник, сказали мужчинам обязательно приходить, ну уж нет, равноправие у нас, сама схожу, Валюшку с собой возьму, Яша пусть спит, и так раньше полуночи не приходит, засыпает прямо за столом. Выспится, и надо будет еще раз с ним поговорить, может на этот раз согласится. Если не согласится, буду снова и снова уговаривать. Что только с Данькой делать непонятно, с идейным нашим.
Ее размышления прервал еще один толчок в бок. Она снова повернулась, нахмурив брови, но на этот раз Васютин был серьезен.
— Ты знаешь, что Петька Леший повесился?
Леший тоже воевал в их бригаде, они с Яшкой в последний раз видели его в клубе на концерте в честь Шестого Декабря{?}[День основания Первой Конной Армии, отмечался наравне с 23 февраля до конца Великой Отечественной]. Леший, получивший новое назначение, был весел и доволен жизнью. По спине Ксанки пополз холодок.
— Нет. Когда?
— Позавчера. Из партии исключили. Вроде как растрату допустил. Вернулся с допроса и… Теперь непонятно идти на похороны, нет…
— Почему? — машинально спросила Ксанка и, поймав взгляд Васютина, пояснила. — Почему непонятно идти на похороны или нет?
— Ты чокнутая, что ли? Или действительно не понимаешь?
Она набрала воздуха, чтобы сообщить, что проводить погибшего (да, погибшего!) боевого товарища это не желание и не обязанность, это долг, но тут из двери выглянул Спиридонов.
— Проходите, товарищи!
За спиридоновским столом плечом к плечу сидели двое незнакомых в штатском. Раньше она их не видела. Кураторы или партийные?
— А это, товарищи, двое наших лучших тренеров, которые внесли неизмеримый вклад в разработку новой программы самообороны, — сообщил Спиридонов штатским. — Что примечательно — оба конармейцы. Первая Конная.
— И даже из одной бригады, — гордо сообщил Васютин.
— Товарищ Щусь, Оксана, и товарищ Васютин…
— Для друзей Василий, — подсказал Васютин. Ксанка кивнула, заметив моментальный острый взгляд, который кинул на нее один из гражданских.
— Именно Василий, — и Спиридонов сделал шаг в сторону, будто передавая слово товарищам.
— Ну что, товарищи Щусь и Васютин, — незамедлительно начал штатский в сером пиджаке. — Мы просили товарища Спиридонова выделить нам лучших сотрудников, он назвал ваши имена. Труд вы проделали огромный, можно уже с уверенностью сказать, что новая программа состоится и послужит на благо нашей Родины. Хотели с каждым из вас побеседовать и поблагодарить лично от себя и от Партии.
Лично от себя? Кураторы? В гражданском?.. Не похожи.
— Вы, товарищ Васютин подождите пока, мы вас отдельно пригласим. А вы, товарищ Щусь, присаживайтесь, — сообщил Серый Пиджак. Второго Ксанка мысленно обозначила как Льняная Рубашка — детство, проведенное за чтением Фенимора Купера, даром не прошло. Впрочем, других примет у них и не было.
Ксанка села прямо, в струнку, руки на коленях сложила — само внимание — и приготовилась к беседе. Врать она не любила, старалась всегда говорить правду, насколько это было возможно. Возможно было не всегда.
Но пока что товарищи просто молча перелистывали папку с ее личным делом.
— Изучили мы ваше личное дело, товарищ Щусь, — задумчиво протянул Серый Пиджак. — Биография у вас, конечно… героическая, не побоюсь этого слова. Со Смирновым работали?
— С двадцатого года в личном подчинении.
— Характеристику он вам прекрасную выдал. Прекраснейшую. Хммм, дела с вашим участием в архиве под грифом «Совершенно секретно» хранятся, не расскажете в чем причина такой секретности?
Так себе заход был, пристрелочный. Ксанка улыбнулась и развела руками.
— Где они хранятся, я не знаю, но если в архиве лежат, то в тот архив можно ведь и доступ получить? Документы-то всяко надежнее моих слов будут. Объективнее.
Серый Пиджак хмыкнул и продолжил листать ее дело.
— А вот скажите, товарищ Щусь, вы пишете в анкете, что замужем и ребенок есть. А дата и место заключения брака не указаны. Почему?
— Как же я укажу то, чего нет и не было, — Ксанка улыбнулась лучшей своей улыбкой. — Не расписывались мы.
Они с Яшкой до ЗАГСа так и не дошли, все время не до того было. Когда им в двадцать третьем, после того как они корону вернули, выдавали ордера на отдельные квартиры, Ксанка с Яшей переглянулись и едва ли не хором сказали, что им и одной на двоих хватит, спасибо. Так новая ячейка общества и родилась, под тяжелое Данькино молчание и сдавленное ржание Валерки.
— Понятно… Муж, Цыганков Яков Семенович, оперуполномоченный МУРа… тоже прекрасная характеристика и от Смирнова и с места работы. Товарищи хорошо отзываются. Наш, советский, человек. Познакомились-то где?..
Ей вдруг вспомнились окровавленные розы в саду тетки Доры. Их отец тогда Яшку долго искал, но не нашел. «Пропал хлопец, наверное и его порешили, сволочи». Пытались. Не вышло.
— Мы выросли вместе, в одной станице. На фронт тоже вместе ушли.
— Понятно, — снова протянул Серый Пиджак. — Брак не зарегистрирован, но хозяйство совместно ведете.
Хорошее замечание. Хоть какая-то ясность появится. Пусть дурой посчитают, с нее не убудет.
Ксанка махнула рукой.
— Да нет у нас никакого хозяйства, одна кошка.
Товарищи шутку восприняли благожелательно, посмеялись, чем подтвердили Ксанкино подозрение, что не партийцы это. Партийцы бы уже лекцию ей читали о правилах совместной жизни мужчины и женщины, о том, что такое советский брак и почему роспись так важна. Кураторы? Но для кураторов они слишком вежливо себя вели и вообще были…
Ксанка отвечала еще на какие-то малозначащие вопросы, что-то из серии часто ли приходится задерживаться на работе, с кем остается ребенок, в какой садик ходит, мысленно пытаясь подобрать правильное слово для описания гражданских.
Они были…
Незаметные.
Два человека с настолько обычными, невыразительными лицами, что различить их получалось только по одежде. Данькино управление?.. Данька перешел в разведку еще когда Валюшка родился. Про детали службы он не говорил, только раз обмолвился, что приказано минимизировать контакты, так что, ребята, у вас либо гости, либо я. Обычно это соревнование выигрывали гости.
Мысль про разведку она додумать не успела. Льняная Рубашка, до сих пор молчавший, метнул на стол самый страшный вопрос:
— А как давно вы видели Мещерякова?..
— Мещерякова? — будто не расслышав, переспросила Ксанка и тут же поняла, что сделала ошибку — такие переспрашивания всегда считываются как попытка потянуть время и придумать ответ. — Довольно давно. Валерия Мещерякова я видела в двадцать пятом году, с тех пор мы не встречались.
— Что же вы так, товарищ Щусь? Вместе выросли, вместе партизанили, воевали, работали, а потом просто взяли и на несколько лет расстались? Странно как-то, — продолжал Льняная Рубашка.
Ксанка подумала, что работу товарищи провели хорошую — кто-то (возможно, тот же Васютин) рассказал им не только о службе в ВЧК, но и про обстоятельства их поступления в Конармию. Был в вопросе двойной подвох — и обстоятельства Валеркиного исчезновения и его довоенная жизнь.
— Вместе мы росли с Цыганковым, — спокойно поправила Ксанка. — Мещеряков появился в нашей станице уже в войну. Насколько я знаю, он из Петрограда, сирота. Отец убит на фронте, мать умерла от чахотки.