Плюнула Яшке под ноги и удалилась.
— Яш, ты чего тут делаешь-то? — пришла в себя Ксанка. — Ты же на дежурстве должен быть.
Он наклонился чтобы ее поцеловать и Ксанка уловила слабый запах спирта. Не на службе и выпил… Но на человека, только что потерявшего любимую работу, Яшка был не похож, был он спокойным и даже непривычно расслабленным.
— Уволили?.. — все же спросила она.
— Хуже, — засмеялся Яшка, пожимая Даньке руку.
— Расстреляли? — предположил Данька.
Яша с удобством расположился на лавочке.
— Вы не поверите, но Семен Михайлович победил-таки Оку Ивановича.
— Буденный — Городовикова?..{?}[Буденный С.М. - Командарм Первой Конной Армии, Городовиков О.И. - Командарм Второй Конной Армии] — предположил Данька. Яшка кивнул.
— Одержала верх Первая Конная над Второй, одержала. Сейчас все расскажу, только дайте закурить.
Взял сигарету, чиркнул спичкой и замер, мечтательно разглядывая облака.
— Ну? — не выдержал Данька.
— Не нукай, командир, не запряг. Значит, так. Характер, как вам известно, у меня золотой, один только недостаток есть и тот почти достоинство.
— И недостаток этот невероятная и нечеловеческая скромность, — не удержалась Ксанка.
— И с этой женщиной я живу! Так вот. Я настойчив. Некоторые даже говорят, что настырен, но то клеветники и завистники. Мы их не уважаем.
— Золото цыганское, не тяни кота за хвост!
— Ксанка, он меня обижает. Скажи ему!
— Даня, дай ему высказаться, не мешай. Все равно не заткнешь, поверь.
— И эту женщину я люблю! Я настойчив. И поэтому когда какой-то тип на бульваре повадился вырывать сумки из рук гражданок, я потратил пару вечеров, но взял его с поличным.
— Тааак…
— Именно это я сказал, когда узнал, что суд вынес оправдательный приговор. Тип оказывается, был из сельской бедноты, во Второй Конной воевал, под Перекопом ранен, а значит все его деяния — результат тяжелого наследия царского режима. И что вы думаете? Тем же вечером проклятый царский режим снова отправил его грабить, но уже по более тяжелой статье — теперь он и серьги из ушей вырывал.
Ксанка начала догадываться, что будет дальше.
— И ты его снова арестовал?
— А то! Встал я, красивый, из кустов и скомандовал: «Руки вверх!..»
— Но суд его снова отпустил…
— Конечно! Что ж за пару дней изменится? И тут я задумался — а сам-то кто я есть?..
— Такие вопросы до добра не доводят, — хмыкнул Данька. — Тебя так особенно.
— Оказалось, что я и сам из сельской бедноты, да еще из национальных меньшинств. Под Перекопом меня, правда, не ранили, но в Збруевке бандиты подстрелили. То есть все поровну, с небольшим перевесом в мою пользу. Так что, когда этот тип очередную гражданку ножом порезал, за то, что сумочку отдавать отказывалась, я его арестовывать не стал. Вали, говорю, отсюда, надоел. Он и почесал по бульвару вразвалочку…
— И куда ты ему попал? — с интересом спросила Ксанка.
— В жопу, — лирично ответил Яшка и снова принялся разглядывать облака. — При попытке бегства. Вот сегодня со мной комиссия разбиралась. Решили, что случай сложный, но склонились к тому, что виноват не я, а царский режим. А все почему? Потому что Вторая Конная по сравнению с Первой — ерунда, а не армия.
— Повезло, — резюмировал Данька. — Он ходить-то будет, раненый твой?
— А я что, доктор? — изумился Яшка. — Мне-то откуда знать, будет он ходить, или нет? Может, он вообще лежать любит. Меня домой до завтра отправили, отдыхать. Я подумал, что вы еще сидите и пришел. А вы тут деньгами сорите.
— Я ей на хлеб для ребенка дала, — вздохнула Ксанка. Яшка взъерошил ей волосы.
— Так она их на ребенка и потратит.
— Оййй. Ребята, я же вам не сказала. Леший повесился.
Она пересказала услышанную от Васютина историю.
— Надо узнать когда похороны. Под пятьдесят восьмую, родненькую нашу, Леший попал, к гадалке не ходи. Все под ней ходим. Правильно он все сделал, — мрачно сказал Яшка. Видимо, он выпил больше, чем ей казалось.
— Как правильно — вот так просто сдаться? Без боя?
— А итог один… Ладно, — Яшка поднялся. — Вы, если хотите, сидите, я за малым пошел. Хоть посмотрю на не спящего.
— Дань, пошли к нам, — предложила Ксанка. — Поужинаешь нормально. Валюшку уложим и посидим немного. Лешего помянем.
Данька кивнул и поднялся.
Садик был рядом, почти за углом.
Сын увидел их издалека, кинулся с радостным криком, отведя руки за спину как крылья.
— Мама, мама, смотри! Я самолет!
Яшка подхватил его, завертел над головой.
— Еще какой самолет!
— На руках домой хочу, — потребовал Валюшка, мгновенно сообразивший какую выгоду можно стрясти с отца.
— Тебя дядя Даня донесет, он по тебе соскучился, — предложила Ксанка. — Маме с папой поговорить надо.
Данька глянул нервно, но молча забрал ребенка и зашагал вперед.
— Ты чего такая странная сегодня? — Яшка обнял ее за плечи. Ксанка вздохнула.
— Яш, меня на учебу отправляют, возвращаться совсем поздно буду. Этого товарища, наверное, надо будет на шестидневку в садик отправить.
— На шестидневку? — задумчиво переспросил Яша. — Давай, может, сразу в детдом сдадим, чего он все время под ногами путается?
И с хохотом увернулся от затрещины.
— Яков!
— Оксана, а зачем мы его рожали? Чтобы он в садике жил? Иди учись сколько надо, мы сами разберемся.
— Ты же работаешь допоздна…
— Значит, буду не допоздна. Или в дежурке посидит, делов-то.
— Спасибо, — она прижалась к мужу, он на ходу поцеловал ее в макушку. — Потом еще поговорим, без Даньки, хорошо?..
Яша кивнул. Впереди них Данька сделал безуспешную попытку поставить племянника на землю.
— Не на того напал, — прокомментировала провал Ксанка.
— Это ему не с белыми воевать, — согласился Яшка.
Ксанка чуть придержала его, давая Даньке уйти подальше вперед.
— Яша, а если бы комиссия решила, что прав не ты?
Он пренебрежительно дернул плечом.
— Ой, да ничего не было бы. Три месяца максимум.
Она молча смотрела на него.
— Да не злись ты. Сама подумай: вырастет Валерка, — Яшка указал подбородком на мордашку сына, подсолнушком выглядывающего из-за Данькиного плеча, — будет ему восемнадцать, встретит красивую девушку, влюбится, пойдет с ней вечером гулять. И будут они гулять долго, с удовольствием, как мы с тобой никогда не могли. И что ж я — позволю чтобы какая-то скотина им эту прогулку испортила? Нееет, не будет такого. Костьми лягу, но не допущу.
— Не будет такого, — эхом откликнулась она. — Никогда не будет. Не допустим.
За секунды до того как грубая петля захлестнет ей горло, Ксанка вспомнит этот разговор и этот день и все, что было потом.
Прости, сынок. Мы пытались. Больше ничего уже не могу сделать.
Но кое-что она все-таки могла. Последнее.
— Мы все равно победим! — крикнет Ксанка. Голос у нее звонкий, хорошо будет его слышно, далеко. — Наша земля под вашими ногами гореть будет, гады!
Охраняющий виселицу эсэсовец ударит ее прикладом в бок, но Ксанка устоит на ногах и, глядя в небо, улыбнется разбитыми губами.
Там, в густой синеве, будет лететь самолет.
С красной звездой на фюзеляже.
========== Баба как баба ==========
Остановил Грицко эту бабу как-то нечаянно — просто навстречу шла, под руку подвернулась. Что Грицко неприятно удивило, так это то, что она, остановившись, после того как ее за рукав схватил, улыбнулась. И ведь хорошо так улыбнулась, как будто он ей другом был. А он никому другом не был, бабам так особенно. Но она улыбалась и разозлила этим настолько, что Грицко решил оттащить голубушку в комендатуру, пусть с ней немцы разбираются. Времена стояли суровые, мало кто из той комендатуры на своих ногах выходил кроме немцев и полицаев, таких как Грицко.
Знай он, чем дело закончится, чем эта встреча на старой дороге из Збруевки в Алешки обернется, он бы, конечно, и близко к ней не подошел, обошел за три версты, хоть бы и завяз при этом в раскисшей от весенних дождей глине.