«Положим же, что смерть есть совершенное лишение чувства, похожее на такой сон, в котором спящему ничего не снится: в этом случае она будет чрезвычайно выгодна. Ведь мне кажется, что если бы кто-нибудь должен был выбрать ночь, в которую спал бы так, что во сне ничего не видел, и потом, противоположивши ей все другие ночи и дни своей жизни, обязан бы был зрело обсудить, которые из них провел он лучше и приятнее той; то, думаю, [любому]… легче было бы сосчитать первые, чем последние ночи и дни. А когда смерть такова, то я называю ее выгодною; ибо под этим условием все время покажется не долее как одною ночью»[1].
Эта же аналогия закреплена в современном языке. Подумайте, например, что означает слово «усыпить». Если вы приносите собаку ветеринару и просите усыпить ее, вы имеете в виду совсем не то же самое, что подразумеваете, когда беседуете с анестезиологом о своей жене или муже.
Другие предпочитают иную, но близкую к этой аналогию. Смерть, по их суждению, похожа на забвение. Когда человек умирает, он забывает все свои горести; все болезненные и тревожные воспоминания стираются.
Какими бы старинными и широко распространенными ни были обе эти метафоры, «сон» и «забвение» совершенно не способны нас успокоить. Обе они по-разному утверждают одно и то же. Хотя они говорят об этом более приемлемым способом, по сути они сводятся к тому, что смерть — это полное уничтожение сознательного опыта, навсегда. Если это так, тогда смерть на самом деле не имеет никаких желанных свойств сна или забвения. Сон — положительный, желанный жизненный опыт, поскольку за ним следует пробуждение. Сон дает нам ночной отдых, и благодаря ему следующие за ним часы бодрствования становятся более приятными и продуктивными. Если бы за ним не следовало пробуждение, благоприятные свойства сна были бы невозможны. Таким же образом уничтожение всего сознательного опыта подразумевает забвение не только болезненных моментов прошлого, но также и счастливых моментов. Анализ показывает, что ни одна из этих метафор не дает нам настоящего утешения или надежды, когда мы думаем о смерти.
Однако есть и другая точка зрения, которая отрицает трактовку смерти как уничтожения сознания. Согласно этой, возможно, еще более древней традиции, какая-то часть человека продолжает жить даже после того, как физическое тело перестает функционировать и в конце концов уничтожается. Эту постоянную часть называли по-разному: психика, душа, разум, дух, самость, сущность и сознание. Как ее ни назови, вера в то, что человек переходит после физической смерти в мир иной, относится к наиболее освященным веками верованиям. В Турции есть кладбище, которое использовали неандертальцы около ста тысяч лет назад. Там нашли ископаемые отпечатки, которые позволили археологам установить, что древние люди хоронили своих мертвецов на подставках из цветов, что может говорить о том, что они, возможно, рассматривали смерть как повод для празднования — как переход мертвого из этого мира в следующий. И действительно, могилы по всему миру с самых давних пор показывают: люди верили в то, что человек продолжает жить после смерти тела.
Одним словом, у нас есть два противоположных ответа на изначальный вопрос о природе смерти, оба ответа родом из древности, но распространены и сегодня. Некоторые говорят, что смерть равна уничтожению сознания; другие с такой же уверенностью утверждают, что смерть — переход души или разума в другое измерение реальности. В той части книги, что ждет вас ниже, я ни в коем случае не хочу отмахиваться ни от одного из этих ответов. Я просто хочу дать отчет о поисках, которые я лично предпринял.
За последние несколько лет я встретил немало людей, которые пережили то, что я называю «околосмертным опытом». Я встречал этих людей в разных обстоятельствах. Поначалу это было по воле случая. В 1965 году, когда я изучал философию в Виргинском университете, я познакомился с клиническим профессором психиатрии с медицинского факультета. Меня с самого начала поразили его теплота, доброта и чувство юмора. Я был очень удивлен, когда узнал интереснейший факт, а именно: что он умирал — и не один раз, а дважды, с перерывом примерно на 10 минут, — и что он говорил о совершенно фантастических переживаниях, которые постигли его, когда он был «мертв». Позже я услышал, как он рассказывает об этом группе заинтересованных студентов. В то время это произвело на меня сильнейшее впечатление, но, поскольку тогда у меня было мало данных, чтобы судить о подобном опыте, я запомнил это на будущее и сохранил запись его рассказа на пленке.
1
Пер. с др. — греч. В. Н. Карпова. — Здесь и далее все примечания принадлежат переводчику.