Паника. Тонущая девочка; подстреленная птица.
— Доктор Феллоуз давно уже должен был приехать, — простонала Сильви. — Почему его до сих пор нет? Где же он?
Крупные капли пота жемчужинами катились по ее коже, как по бокам лошади в конце тяжелого забега. От пламени камина веяло жаром корабельной топки. Тяжелые парчовые шторы были плотно задернуты от враждебной силы — ночи. От этой черной летучей мыши.
— Нынче в снегу застрять немудрено, мэм. Вон как непогода разгулялась. Видать, все дороги замело.
Сильви и Бриджет остались один на один с суровым испытанием. Горничная Элис уехала проведать свою больную мать. А Хью, конечно же, отправился à Paris[12] за своей беспутной сестрой Изобел. Сильви не хотелось тревожить миссис Гловер, которая спала в мансарде и, как боров, сотрясалась от храпа. Сильви думала, что выдержит все, не дрогнув ни одним мускулом, как сержант на плацу. Роды оказались преждевременными. А по расчетам Сильви, они должны были начаться с небольшим запозданием, как и двое предыдущих. Мы счастья ждем, а на порог… и так далее.{2} — Ой, мэм, — вскрикнула Бриджет, — она вся синюшная, вся как есть!
— Девочка?
— Пуповина обмоталась вокруг шеи. Ох, святые угодники, батюшки мои. Задохнулась, бедная малютка.
— Совсем не дышит? Дай взглянуть. Надо что-то делать. Как же быть?
— Ох, миссис Тодд, мэм, она нас покинула. Умерла, не пожив. Жалко ее до слез. Будет теперь ангелочком на небесах, как пить дать. Ох, если бы мистер Тодд был здесь. Вот беда-то. Прикажете разбудить миссис Гловер?
Маленькое сердечко. Беспомощное, яростно бьющееся сердечко. Вдруг замерло, как упавшая с неба птица. Один выстрел.
Наступила темнота.
Снег
11 февраля 1910 года.
— Ради бога, прекрати метаться, как недорезанная курица. Тащи горячую воду и полотенца. Соображаешь? Ты где выросла?
— Простите, сэр. — Бриджет виновато сделала реверанс перед доктором Феллоузом, словно перед отпрыском королевского рода.
— Это девочка, доктор Феллоуз? Можно мне посмотреть?
— Конечно, миссис Тодд, — здоровенькая, крепенькая малышка.
Сильви показалось, что доктор Феллоуз переборщил с ласкательными формами. Он и в лучшие свои минуты не отличался добродушием. Казалось, недуги пациентов созданы лишь ему назло, а рождение и смерть — тем более.
— Чуть не умерла от удушения пуповиной. Я успел буквально в последний момент.
Доктор Феллоуз поднял хирургические ножницы, чтобы Сильви смогла их рассмотреть. Маленькие, аккуратные, с загнутыми острыми концами.
— Чик-чик, — сказал он.
Сильви, хотя и устала, прокрутила в голове маленькую, незаметную мысль, а именно: купить на всякий случай точно такую же пару ножниц. (Маловероятно, что они пригодятся.) Или нож, хорошо заточенный нож, и чтобы он постоянно был у нее при себе, как у маленькой разбойницы в «Снежной королеве».
— Повезло вам, что я добрался до Лисьей Поляны вовремя, — сказал доктор Феллоуз. — Пока дороги не завалило снегом. Я послал за повитухой, миссис Хэддок, но она, скорее всего, застряла, еще не доехав до Челфонт-Сент-Питера.
— Миссис Хэддок? — переспросила Сильви, нахмурившись.[13]
Бриджет, захохотала, но, спохватившись, выдавила:
— Простите, простите, сэр.
Сильви решила, что они с Бриджет обе на грани истерики. Ничего удивительного.
— Грязнушка ирландская, — проворчал доктор Феллоуз.
— Бриджет всего лишь прислуга, еще совсем ребенок. Я ей очень благодарна. Все произошло так стремительно.
Больше всего Сильви хотелось остаться одной, но в комнате постоянно кто-то был.
— Я думаю, вам лучше заночевать у нас, доктор, — сказала она с неохотой.
— Да, выбора, похоже, нет, — с такой же неохотой отозвался доктор Феллоуз.
Со вздохом Сильви предложила ему пройти на кухню и выпить бренди. А также перекусить ветчиной и соленьями.
— Бриджет вас проводит.
Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Он принимал у нее роды все три (три!) раза, а она его терпеть не могла. Только мужу дозволено видеть то, что видел он. Он копался своими инструментами в ее самых чувствительных, интимных местах. (Но разве было бы лучше, если бы роды принимала повитуха миссис Хэддок?) Все женские доктора должны быть женщинами. Но такое маловероятно.
Доктор Феллоуз замешкался, что-то бормоча и наблюдая, как разгоряченная Бриджет обмывает и пеленает новорожденную. У своих родителей Бриджет была самой старшей из семи детей и умела обращаться с младенцами. Ей было четырнадцать — на десять лет моложе Сильви. Но Сильви в ее возрасте бегала в коротеньких юбочках и обожала своего пони Тиффина. Она понятия не имела, откуда берутся дети, и даже в первую брачную ночь не знала что да как. Ее мать Лотти отделывалась намеками, стесняясь углубляться в анатомические подробности. Супружеские отношения загадочным образом уподоблялись жаворонкам, парящим в небе на рассвете. Лотти была сдержанной женщиной. Возможно, даже страдала нарколепсией. Ее муж, отец Сильви, Льюэллин Бересфорд был известным в свете, но отнюдь не богемным портретистом. Не допускал наготы и фривольности. Писал портрет королевы Александры в бытность ее принцессой. Весьма приятна в общении, отмечал он.