Гарри встал, глубоко вздохнул, открыл дверь и вышел из кладовки с высоко поднятой головой. Затем он прислонился к закрывшейся двери, пытаясь принять небрежный вид и не показать желания держаться на расстоянии от оставшегося в комнате взрослого, безучастно глядя на Поппи.
«Предательница».
Поппи молча посмотрела на него, а затем тяжело вздохнула.
— Гарри, если ты ждёшь от меня извинений, то этого не произойдёт. Мы с профессором Снейпом дали тебе множество шансов принять зелье самостоятельно. Я предупреждала тебя, что попрошу его о помощи, если ты не выпьешь лекарство добровольно, но ты всё равно отказался. Ни профессор Снейп, ни я не хотели принуждать тебя, но отпускать тебя без зелья было бы слишком опасно, поэтому у нас не осталось выбора.
Гарри на минуту задумался.
«Я уже говорил тебе, что «для моего же блага» — недостаточно хорошее оправдание… Но, хотя это было не весело, ты действительно не причинила мне вреда».
Внезапно он понял, что мадам Помфри всё ещё говорит.
— …и если ты так стремишься защитить себя, почему бы тебе не принять это зелье? Я же объяснила, зачем тебе это нужно. Ты отказался от него, потому что у него плохой вкус и ты устал от моих указаний, что делать. Но это не оправдание для того, чтобы закатывать истерику, как избалованный ребёнок, когда мы с профессором Снейпом просто пытаемся вылечить тебя.
Гарри посмотрел на неё, потом уставился в пол.
«Она права».
Наконец он достаточно успокоился, чтобы понять это.
«Я облажался».
Он также понял, что верит ей, по крайней мере, в отношении неё самой.
«Я до сих пор не понимаю мотивов профессора, но она всё это время просто пыталась заботиться обо мне. Теперь она снова на меня сердится».
В тот момент он действительно чувствовал себя глупым, неблагодарным ребёнком и страстно желал просто вернуться, выпить зелье и исправить весь этот нелепый эпизод.
Поппи встретила его реакцию с некоторым облегчением.
«Он прислушивается».
Однако она не собиралась спускать ему с рук его поведение. Она действительно не могла заставить Гарри подчиняться ей только из-за его страха перед Северусом, хотя полагала, что коллега, вероятно, также будет разбираться с этим инцидентом.
— Ты не можешь просто отказаться принимать необходимое тебе лекарство только потому, что оно не очень вкусное, или что тебе кажется, будто ты знаешь лучше обученного медика. А теперь встань вон в том углу лицом к стене.
Гарри недоверчиво посмотрел на неё.
«Что она хочет сделать?»
Он не думал, что она собиралась ударить его, но… На её лице появилось выжидающее выражение. Гарри закусил губу, переводя взгляд с неё на указанный угол и обратно.
«Но я не смогу видеть комнату».
— Никто не причинит тебе вреда, и ты будешь прекрасно слышать, как кто-то входит или уходит, для этого не нужно видеть.
Гарри продолжал колебаться.
— Сейчас же, Гарри, — непреклонно сказала Поппи. — Десять.
Вспомнив чувство стыда, которым закончился последний отсчёт колдомедика, Гарри наконец подчинился, подошёл к указанному углу и, бросив последний взгляд через плечо, уткнулся носом в стену.
«Что теперь будет?»
— Уже лучше. Ты простоишь там двадцать минут и хорошенько подумаешь.
Поппи вернулась к своей работе — просматривала бумаги, разбирала медикаменты и занималась другими делами, как обычно, когда никто из пациентов не нуждался во внимании.
Поначалу Гарри нервничал. Ему не нравилось стоять спиной к комнате, и хотя он быстро убедился, что колдомедик в основном игнорировала его, Гарри не мог избавиться от мысли, что это не всё, чем она намеревалась наказать его. Наверняка у неё в запасе было что-то ещё. Однако Поппи продолжала не замечать его, и после первых пяти минут, или около того, он немного расслабился, хотя продолжал прислушаться к её передвижениям по комнате.
Когда нервозность прошла, Гарри снова обрёл присутствие духа и почувствовал смущение и стыд. Он поступил как Дадли, устроив истерику из-за лекарств, хотя должен был поблагодарить за зелье. Он не заслуживал лечения и не просил об этом, но они всё равно помогли ему. Кто он такой, чтобы отвергать это? Если колдомедик передумает и решит ударить его, он не станет противиться — она была добра к нему, и он заслужил её гнев.
Затем Гарри заскучал. Смотреть было не на что, а мадам Помфри действительно не делала ничего интересного. Он переминался с ноги на ногу, когда они заныли от неподвижности, и снова горячо пожалел, что вышел из себя и не позволил колдомедику сделать то, что она хотела. Теперь, успокоившись, он всё больше и больше убеждался, что у него не было причин волноваться — даже если профессор, вероятно, не хотел ничего хорошего, он всё равно не собирался хватать Гарри за горло. Опять же, Снейп не злился и, конечно же, не был пьян. Даже Вернон заходил так далеко, только когда напивался.
Он запаниковал, решил Гарри, только потому, что был не в себе, а не потому, что профессор сделал что-то, чтобы напугать его.
«Опять, хотя…»
Но мадам Помфри, подумал он, на самом деле не сделала ему ничего плохого. Если только посмотреть, как она теперь с ним обращается… Застрять в углу — отстой, решил Гарри, но это не причиняло ему боли.
И вот Гарри стоял, уставившись в угол, чувствуя себя всё более и более несчастным. Весь день прошёл так плохо. Гарри не сумел избежать встречи с профессором, не смог сохранить свою тайну, не сумел встретиться с профессором лицом к лицу, не выказав страха, не смог устоять, когда медичка попросила его об этом, неудачник, неудачник, неудачник. Он даже не мог вести себя правильно, когда кто-то действительно пытался ему помочь, и теперь, к своему сильному стыду, обнаружил, что не может даже сдержать слёзы, которые беззвучно текли по щекам. Он так старался быть взрослым, способным иметь дело с другими взрослыми, способным бороться, а не убегать или прятаться, а потом случилось нечто подобное. Ничего хорошего не получилось из всего, что он сделал сегодня, и теперь он так устал, что даже не мог притвориться, что это его не беспокоит. Почему он всегда такой урод?
— Хорошо, Гарри, теперь ты можешь повернуться. Выходи.
Гарри попытался незаметно вытереть лицо, но, очевидно, ему не удалось скрыть своё огорчение, так как колдомедик внезапно подошла и заговорила с ним так же мягко, как и прежде:
— Эй, всё в порядке. Мы все совершаем ошибки. Насколько я понимаю, инцидент исчерпан. Уже поздно, почему бы нам не уложить тебя спать?
Гарри кивнул, желая, чтобы его оставили в покое, и не доверяя своему голосу, боясь выдать свои чувства. К счастью, Поппи просто отвела его обратно в постель, затем погасила свет в лазарете, заперла кладовку с лекарствами и удалилась в свой кабинет, оставив Гарри одного.
Поняв, что она ляжет спать, Гарри принялся думать, где же спать ему самому. Он не ожидал, что колдомедик запрёт кладовку, хотя это имело смысл. Наконец Гарри отнёс подушку к одному из эркеров крыла, решив, что стены с трёх сторон достаточно хороши. Он просто надеялся, что проснётся на следующее утро раньше Поппи, чтобы не выглядеть странно, выбрав жёсткий подоконник вместо гораздо более тёплой и мягкой кровати. Однако это не помешало ему уснуть: он хотел спать ещё несколько часов назад. Когда Гарри сбежал из лазарета, было только шесть тридцать вечера, и он достаточно устал, чтобы заснуть. Сейчас уже почти одиннадцать, и, несмотря на то, что Гарри свернулся калачиком на жёстком подоконнике с одной подушкой, он уснул.
_____________
*Cruentus Purus — с латыни: чистая кровь (прим. пер.)
Глава 6. Вторая мировая война. Часть 1
Гарри просыпался медленно, стараясь не шевелиться, пока не убедился, что поблизости никого нет, затем сел и огляделся.
«Мадам Помфри — вот она. Чёрт».
Колдомедик уже хлопотала вокруг, как обычно, и, несомненно, заметила странный выбор места для сна, но решила оставить его в покое.