— По большому счёту, Лёша, не важно — какой молитвой молиться. Можно молитвой Иисусовой, можно вычитывать суточный круг богослужебный с полунощницей, повечерием с канонами и акафистами, можно чтением Псалтири подвизаться, можно и своей творческой молитвой.
Настоящая молитва — это не та или иная форма обращения к Богу, это состояние души, когда она в соединении с Богом пребывает. В обоюдной любви, когда слова уже не нужны, когда Господь в тебе и ты в Господе, когда «Царствие Божие внутри вас есть». Бывает у вас с Ириной, что сидите вместе и вам даже и говорить не хочется, просто так хорошо от того, что вы рядом и любите друг друга?
— Да, отче! Бывает, и нередко. Особенно вечером, когда детки уже заснут. Сядем, бывает, на веранде на диванчике, Иришка прижмётся ко мне, я её пледом прикрою, и сидим молча, чтоб не спугнуть чего-то в такие моменты в нас совершающегося. Наверное, это — счастье.
— Так, Лёша! Именно счастье, нормальное земное человеческое счастье! Только есть и другое счастье, высшее и несравненно величайшее по сравнению с земным — счастье быть с Богом! Счастье, которое начинается здесь, в земной жизни, и продолжается в Вечности, в Раю Небесном! И все формы молитвенного обращения к Богу предназначены для одной цели — наладить эту связь, этот контакт, это взаимопроникновение в благодати человеческой души с её Творцом! Каждому человеку в определённые моменты жизни то одна, то другая форма молитвы даёт более полную связь с Господом. Поэтому христианин должен учиться получать духовные плоды от всех видов и форм молитвы: церковной, книжной и непрестанной Иисусовой.
— Вот бы попробовать, отче, хоть малюсенький кусочек этого Небесного счастья! Как ты думаешь, для меня это возможно?
— «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам», «если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему».
— Понял, батюшка! Буду стараться веровать, просить, искать и стучать!
— Помогай тебе Господь, Лёша! В этом и состоит жизнь христианина.
Вечером, когда дети уже уснули, мы с Иришкой устроились на нашем старом, продавленном диванчике на веранде. Укутанная пледом Иришка прильнула ко мне, поджав ноги, и по-детски сопела мне в плечо. Я, тихонько перебирая узелочки афонских чёток, повторял в уме слова Иисусовой молитвы. Иришка перестала сопеть.
— Лёш! Ты чего сейчас делаешь?
— Пытаюсь добавить к своему земному счастью немножко счастья Небесного.
— А мне так можно попробовать?
— Можно, ненаглядная моя, конечно, можно!
— А Флавиан подарит мне чётки?
— Давай завтра попросим у него.
— Давай!
И она снова блаженно засопела мне в плечо.
Господи! Иисусе Христе, Сыне Божий! Помилуй мя грешного!
ГЛАВА 11. СВЯТАЯ ГОРА
Я был в Раю.
В земном его «филиале».
На Святой Горе.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я всё ещё там — на Афоне. То есть телом я как бы уже здесь, в Покровском, и сквозь открытое окно слышу, как весело вопит моё семейство, поливаемое по случаю жары тёплой водой из шланга матерью Евлампией прямо между морковных грядок.
А душа моя всё ещё там — в земном Раю, на Афоне...
Телефон загремел пасхальным звоном колоколов, и я, задремавший в откинутом кресле за компьютером в своём «офисе» после мозгового «штурма унд дранга», длившегося до пяти часов утра в связи со срочной заявкой, встрепенулся, спросонья перекрестился и, вспомнив, что колокольным звоном в моём мобильнике обозначен отец Флавиан, схватил телефон, ткнул пальцем клавишу с зелёной закорючкой и поднёс его к уху.
— Слушаю-отче-доброе-утро-и-благослови!
— Бог благословит, Лёша! Бегом ко мне с загранпаспортом!
— Чего? Меня Григорий в командировку, что ли, отправляет?
— Лёша, пулей! На месте узнаешь!
Загранпаспорт был под рукой, в ящике компьютерного стола. Схватить его, сунуть в карман, крикнуть на бегу Ирине: «Я к Флавиану-срочно-зачем-не-знаю-когда-вернусь-тоже!», вскочить на недавно купленный «горный» велосипед, промчаться мимо разбегающихся деревенских кур и гусей и с грохотом шмякнуться у церковной калитки (почти уже получилось на этот раз эффектно «по-байкерски» тормознуть), встать, отряхнуться, оставив велосипед, дохромать до церковной сторожки и ввалиться в неё — я успел ровно за шесть минут.
— Мир дому сему, отче, благослови! — задыхаясь от гонки, выпалил я, успев заметить, что за столом с Флавианом сидит мой работодатель Григорий, сын Семёна, со своим личным шофёром и телохранителем, другом детства Игорем. Это был добрейшей души двухметровый гигант с совершенно «зверским» выражением лица, изуродованного ожогами после пожара в подбитом «духами» БМП где-то в районе Газни в Афганистане в 84-м. Несколько раз заходившие в девяностых годах в офис к Григорию на предмет предложения «крышевания» «крутые бандюганы», столкнувшись в приёмной с Игорьком, каждый раз долго извинялись, оправдываясь, что ошиблись дверью.
— Бог благословит велогонщика Алексия! На тебя, никак, собаки напали?
— Нет, отче, я просто с велика упал! Григорий, Игорь, здравствуйте! Семёныч! Я обработанную заявку уже отправил Нине Павловне, в пять с чем-то утра.
— Спаси тебя Господь, Алексей, опять выручил! Нина Павловна уже звонила, всё как всегда сделано на отлично.
— Батюшка! Доставай епитрахиль! Хочу исповедать грех осуждения начальства, которое меня в страсть тщеславия вгоняет!
— Алексей! Подожди ёрничать, у Григория к тебе серьёзное дело есть. Гриша, скажи сам!
— В общем, брат Алексей, придётся тебе поехать в ответственную загранкомандировку.
— Куда, Семёныч?
— В Грецию, на Святую Гору Афон, в качестве сопровождающего нашего батюшки. Игорь тоже поедет с вами, а я, к великому сожалению, не смогу в этот раз, придётся лететь в Женеву, разгребать проблемы по бизнесу. Вот так! Отдавай паспорт Игорю, он сейчас поедет оформлять визы для всех вас.
— Сесть можно?
— Давно пора, садись.
— Ну, вы, отцы и братия, даёте! Это же вроде как человеку объявить, что завтра Рождество, Пасха и Троица вместе, плюс его собственный день рожденья и именины!
— «А кому сейчас легко?» — засмеялся Флавиан. — Твоя любимая поговорка?
— Ну да, отче... А как же так вдруг-то?
— Просто в Епархиальном управлении, Лёша, неожиданно моё прошлогоднее прошение об отпуске и паломничестве на Святую Гору удовлетворили, кто-то из авторитетных отцов переменил время отпуска, и сюда мне на замену отца Варнаву отпустили. О чём меня вчера вечером секретарь Епархии и известил.
— Когда летим, отче?
— Через три дня, Лёша. Ктитор наш, брат Григорий, все ресурсы и финансы на срочное оформление поездки бросил, он же всю поездку и оплачивает, всем нам троим, спаси его Господь!
— Да что вы, отче, не за что. — Григорий встал. — Бог средства даёт, а я ими лишь управляю, это Он ваш Ктитор! Благословите, отче, в путь, хочу по дороге к папке заскочить на минутку, отдать заказанные им «штилёвские» цепи и «звёздочку» для бензопилы.
— Бог благословит, Гриша, Ангела-хранителя в дорогу, отцу поклон! Игорь! С Богом! Ждём звонка!
Дома Иришка ахнула:
— Лёшка! Неужели на настоящий Афон? Который в Греции? Это же твоя «хрустальная» мечта! А на вершину подниматься будете?
— Я думаю, поднимемся, а как же без вершины!
— Везун ты, Лёшка!
— Да, Ирочка, сбывается то, чего и не думал, даже не верится! И почему вдруг Господь меня туда направляет? Что я должен оттуда привезти?
— Там увидишь, Лёша! Молись, чтоб добраться благополучно!
— Как уж Бог благословит, Ириша!
Бог благословил во всём!
Бывая много раз авиапассажиром в своей прошлой, «дофлавиановской» жизни, я ни разу не проходил все аэровокзально-таможенно-посадочные процедуры с такой лёгкостью и быстротой. Чуть дольше обычного всматривалась пограничница в искалеченное Игорево лицо, сверяя с фотографией в свеженьком загранпаспорте, потом, вздохнув, брякнула штамповкой и... вот мы уже в самолёте.
Три часа полёта пролетели как три минуты. Флавиан, закрыв глаза, молился по чёткам, Игорь спал сном младенца, я лихорадочно изучал пару книжек-путеводителей по Афону, мысленно составляя маршрут и список святынь, которые непременно надо будет посетить. Список получался огромным, особенно если учесть местонахождения этих святынь в монастырях, расположенных в противоположных концах и по обоим берегам полуострова.