Эта Сила лучилась в сострадательном взгляде глубоких миндалевидных глаз Богоматери.
Этой силой, словно живая смуглая кожа, дышала вся поверхность не скрытого серебряно-золотой ризой лика Приснодевы.
Эта Сила словно бы выдавливала изнутри чеканные выпуклости драгоценного оклада и заставляла трепетать моё взволнованное этим необычным ощущением сердце.
Не встречал я раньше такой иконы. А может, и встречал, но по греховности своей, по грубости покрывающей душу корки страстей ни разу не чувствовал того, что здесь, в Своём Уделе, дала мне почувствовать Хозяйка Афона.
Я стоял перед Отрадой и Утешением всего человечества, я чувствовал, что эта святая икона распахнулась передо мной, словно окно из затхлой комнатки земной жизни в безграничную Вечность Неба, и могучий поток чистого благоухающего неземными ароматами воздуха хлынул на меня из этого «окна», и вся душа моя наполнилась молитвой, молитвой без слов, без прошений, без мысленной работы ума. Молилось всё моё существо, тело, ум, душа, сердце, молилось жадно, взахлёб, как бы превратившись целиком в одни восторженные лёгкие, пульсирующие дыханием молитвы. Я чувствовал, что Там меня любят, ждут, слышат, обо мне заботятся, что сейчас я могу просить всего, чего захочу, и я получу просимое! Но мне не о чем было просить. В тот момент у меня было больше, чем всё, больше, чем я мог бы представить себе своим убогим воображением. Я чувствовал, что Там всё про меня знают, что мне незачем и нечего желать. Кроме одного. Чтобы всегда пребывать в такой молитве. Я понял, что значит «Царствие Божие внутрь вас есть», Оно было внутри меня, и я был в Нём.
Не знаю я, как это передать словами, как глухонемому рассказать глухонемым на языке жестов о красоте услышанной им на краткое мгновение музыки.
Я посмотрел на Игоря и увидел, как по его изуродованной шрамом щеке текут слёзы. Я обрадовался. Значит, и он получил свой Подарок, и ему открылось Небо. Слава Тебе, Боже, за всё!
Владычице, Мати Божия, благодарю Тебя!
ГЛАВА 13. СВЯТАЯ ГОРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ
«Иверон» встретил нас суровостью пирга — сторожевой башни, пустотой двора и замершей, какой-то тревожной тишиной. Словно обороняющаяся крепость в краткий период передышки между боями. Мы, неторопливо оглядываясь, вышли на центральную площадь с круглой водосвятной беседкой, тёмными шипами устремлённых в небо кипарисов и махиной красно-коричневого храма посередине. Сергий повёл нас вокруг храмовой стены и, обойдя угол, мы оказались перед небольшой белой часовней с пристроенным к ней застеклённым притвором.
— Иверская часовня, — сказал нам Сергий, — посидите в притворе, я пойду поищу кого-нибудь, кто нам откроет.
Мы зашли в притвор. Прямо на противоположной от входа стене была нарисована фреска, изображающая Страшный Суд, слева стояла большая деревянная стасидия с точёными балясинками, справа, в облицованной светло-сиреневатым мрамором стене, находилась закрытая небольшая двухстворчатая деревянная дверь, вся поверхность которой была инкрустирована перламутровым орнаментом. Некоторые перламутровые вставочки были утрачены, но всё равно было понятно, что в центре каждой створки главной фигурой орнамента было «Процветшее Древо Креста Господня». Мы присели на каменную скамью, выступающую из стены и покрытую толстой, крашеной в коричневый цвет доской.
— А ведь за этой стеной, ребята, Знамение Времён, — обратился к нам Флавиан, — Иверская икона, Хранительница Афонского монашества! Представляете, чудесным образом приплыла она на Афон, вон, кстати, на стене изображение обретения «Иверской». Так же чудесно по воде она и покинет Святую Гору. И тогда монахам надо будет покинуть Афон и разбрестись кто куда, где найдётся хоть какое-нибудь пригодное для молитвы место. Там они и осядут до Второго Пришествия Господня.
— А Афон как же, батюшка, — спросил Игорь, — что ж, все монастыри со святынями антихристу на поругание достанутся?
— Ну, святыни-то, какие смогут, монахи, наверное, с собой заберут, а Афон, как здешние монахи говорят, под воду уйдёт, со всеми монастырями. Землетрясение здесь будет небывалое по силе, и во многих местах вода с сушей местами поменяется. Эти катаклизмы даже в Евангелии предсказаны — «и будут глады, моры и землетрясения по местам».
— А скоро это будет, отче? — поинтересовался я.
— Господь знает, Лёша, человекам это не открыто. Однако, глядя на то, как современная цивилизация стремительно сатанизируется, можно думать, что времени ей осталось не так уж и много...
— Это вы про ИНН, паспорта и пластиковые карточки, отче? — вновь спросил Игорь.
— Да нет, информационно-технические технологии тут не причём. Страшен не прибор, а тот, кто на его кнопки нажимает. Страшно смотреть, как сами люди всё больше апокалиптическому стандарту начинают соответствовать.
— Какому стандарту? — удивился Игорь.
— Описанному в Евангелии и во Втором послании Апостола Павла к Тимофею: «многие лжепророки восстанут, и прельстят многих», «и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь», «в последние дни наступят времена тяжкие... Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся».
— Да, батюшка, это же прямо коллективный портрет большинства наших современников... — не удержался я.
— Ну, может, ещё и не большинства, но уже весьма значительной части. Когда большинство таким станет, наверное, антихрист и появится. Сейчас война идёт за каждую душу, каждый молитвенник может на баланс духовных сил повлиять, каждый праведник в миру, каждый монах.
— А монашеская молитва сильнее мирской? — Взгляд Игоря устремился на Флавиана.
— Во всяком звании, и в мирском, и в монашеском, и в священническом, есть свои подвижники, один Господь может силу их молитвы измерить, нам этого не дано. Разница между монашеской и мирской молитвой скорее «количественная», а не «качественная».
Мирянину приходится больше сил и времени на земные дела тратить и в оставшееся свободным время по мере сил подвизаться в молитве. Это, не считая, конечно, непрестанной молитвы Иисусовой, которую опытный христианин почти со всяким мирским делом совмещать приспособляется. Причём через такую непрестанную молитву некоторые миряне удивительных дарований от Бога сподобляются. Например, схимонахиня Сепфора, ещё будучи мирянкой, отягощённой семьёй, уже дары прозорливости и молитвенной помощи людям стяжала через смирение и непрестанную молитву.
А для монаха молитва и есть самая главная работа и дело всей жизни. Она же, при достижении определённого к ней навыка, становится и главным монашеским утешением и радостью, а затем и потребностью жизненно необходимой, как дыхание, как пища.
Известны в истории Церкви и миряне, которые своей пламенной молитвой выше многих монахов поднимались. А бывают и монахи, ничего на поприще молитвы не достигшие. Так что в конечном итоге сила молитвы зависит от личного желания эту молитву стяжать и приложенного к тому старания каждым конкретным человеком, без разницы — что монахом, что мирянином. Хотя, конечно, сама монашеская форма жизни к стяжанию молитвы более располагает, чем мирская. Собственно, ради этого — молитвенного общения с Богом — в монахи и уходят из мира.
— Ясно... — задумчиво протянул Игорь.
Вошёл Сергий, пропустив впереди себя в дверь невысокого, плотненького, достаточно молодого греческого монаха, который оглядел нас несколько недоверчиво, а Игоря — с лёгким испугом. Тем не менее он открыл нам инкрустированную дверь в часовню, сразу же строго предупредив: «Not foto»! Мы, смиренно покивав головами, вошли.
В помещении часовни царил мягкий сумрак, пронизываемый лучами рассеянного света, струящегося из подкупольных окон. Один из лучей освещал стоящую слева по диагонали от входа Иверскую икону Богоматери. Она была высокая и узкая, покрыта потемневшей от времени чеканной ризой, от которой веяло древностью и царственным благородством.